– Врачи утверждают, что все идет, как надо, – уверенно добавил Макс, – я скоро вернусь, и побуду с тобой… – Муха встречался с Рауффом. По мнению Макса, русскому было необязательно болтаться в госпитале:
– Толка от него никакого нет, он начнет мешаться под ногами врачей и проявлять славянские эмоции… – Максимилиан терпеть не мог неуравновешенность зятя:
– Все славяне такие. Сначала они рыдают, а через несколько минут пляшут под балалайку. Музыка у них тоже варварская. Разве можно сравнить Чайковского с Моцартом или Бетховеном? И литература страдает сентиментальностью… – в студенческие годы Макс читал и Толстого, и Достоевского и Чехова:
– Либо слезы, либо смех, – недовольно подумал он, – славяне вечно бросаются в крайности. Мне легче иметь дело с уравновешенными людьми, с теми, кто ценит логику. Холланд, кстати, был такой, то есть и остался, наверное… – Макс, на мгновение, задержался в коридоре госпиталя:
– Интересно. Предательство покойного Генриха и папы, чисто славянский поступок. Немец никогда не пойдет против власти, не поднимет оружие, не свергнет режим незаконным путем. Коммунисты пытались это сделать, но они находились под влиянием русских, а Генрих работал на Британию… – Максимилиан был больше, чем уверен, что участники июльского заговора действовали по собственной инициативе.
Длинные пальцы, с кольцом СС, черненого серебра, побарабанили по стеклу. Погода, внезапно, испортилась, над озером нависли темные, тяжелые тучи. Присмотревшись, Макс понял, что сыплет мелкий, мокрый снег:
– Ничего, я возьму пальто Эммы, в здешнем гардеробе. Эмме верхняя одежда пока не понадобится… – ему не хотелось, чтобы 1103 простудилась:
– Она и не носила никогда таких вещей, – усмехнулся Макс, – она, кажется, появилась на свет в лабораторном халате, и в нем же отправится в гроб. Надеюсь, это случится нескоро… – пальто, дорогого кашемира, отороченное рыжей лисой, прислали из Буэнос-Айреса. Макс перекинул его через руку:
– У доктора Горовиц, проклятой мерзавки, был похожий мех, в Венло. Ничего, я до нее еще доберусь и отомщу. Вальтер пусть занимается делами движения. Свои счеты я буду сводить сам… – шагая к открытому катеру, Макс опять подумал о покушении на фюрера:
– Славянский поступок. Но я помню нашу родословную поименно, до семнадцатого века. Мы происходим из семьи рудокопов в горах Гарца. Откуда нам взять славянскую кровь… – влажный, мерзлый ветер неприятно бил в лицо. Максимилиан задумался:
– Нашего прародителя звали Йордан. Йордан Рабе, он работал мастером. Странное имя, не немецкое, то есть не совсем. Скорее, французское, итальянское. Йордан, Джордано. Он погиб в шахте, оставив двоих сыновей. Старший и дальше трудился в Гарце, а младший уехал в Краков, на соляные копи, и там пропал. Может быть, этот Йордан, действительно, явился из Италии… – он вспомнил:
– 1103, якобы, потомок Джордано Бруно. Чушь, у него не было