Дарья Платоновна тоже наэлектризовалась общим настроением и сетовала:
– Зачем я, старая дура, поехала в этот Крым!
Но мама утешала ее, что это только первые дни будет паника отъезда, а потом все пойдет по-старому, война далеко. «И мы также могли бы остаться», – подумала я. Но потом мне стало стыдно своей мысли (а вдруг убьют Сергея Федоровича), и я никому ее не высказала.
О нашем отъезде мы с Ташей узнали неожиданно и даже не успели ни с кем проститься. Зато с Мотей дружески расцеловались. Она грустно заявила нам, что не знает, что будет делать, когда кончится сезон, и мама предложила ее устроить в «Славянский базар» и дала ей адрес.
Тесно было в машине, которая отвезла нас прямо в Севастополь. Мы с Ташей первый раз ехали в автомобиле и плохо перенесли дорогу с частыми поворотами. Вокзал полон народа. Мама посадила нас на вещи, а сама бегала куда-то, хлопотала. В результате мы оказались в поезде, шесть человек в четырехместном купе. Это было большим достижением.
Суета последних дней не давала времени задумываться, но мысль о войне очень тяготила меня. Я думала о том, что сейчас, в эту самую минуту, идут бои, убивают людей, стонут раненые. Какое средневековье – война! Неужели люди не могут сделать так, чтобы не было совсем войны! А тревога и напряжение чувствовались во всем. Мимо пролетали воинские поезда. На одном товарном вагоне я успела прочесть: «40 человек, 10 лошадей».
– Это что же, одновременно? – с ужасом спросила я.
– Нет, или – или, – ответил длинный гимназист.
С нами в купе ехала еще одна семья: маленького роста мать и два долговязых сына. На большой узловой станции наш состав отвели куда-то на задворки. Рядом с полотном железной дороги стояли крестьянские телеги, толпился народ, слышался плач и крики. Вдруг раздалась команда: «По вагонам», и вскоре засвистел паровоз. Мне не видно было отходящего эшелона, но крики и плач стали громче. Особенно выделялся один женский голос:
– Кормилец мой, сыночек мой ненаглядный, ростила я, ростила тебя, и вот отняли, на убой повезли! Пустите, пустите меня, дайте мне под поезд лечь! – Вопли стали приближаться.
Я увидела в окно, как два старика тащили вырывающуюся женщину. Она садилась на землю, отпихивалась от них ногами, платок с головы упал, волосы растрепались, а в глазах был ужас. Я не могла больше смотреть и невольно закрыла лицо руками.
– А барышня-то, оказывается, нервная, – услышала я насмешливый голос одного из гимназистов.
Я сделала над собой усилие, чтобы не разреветься. Мне так ясно представилось, как в далекой глухой деревушке жила эта женщина, как в нищете «ростила» она своего сына, и, когда он вырос и стал ее «кормильцем», чужие люди взяли и повезли его на «убой». Никому он не был нужен раньше, когда им было трудно, никто не помогал им, а тут вдруг разыскали, нашли.
– Какая несправедливость! – громко сказала я и выложила все, что думала по этому поводу.
Сразу поднялась буря протестов.
– А что ж, не сопротивляться