В это бурное предреволюционное время рабочие часто бастовали, выдвигали требования и политического, и экономического характера. Шлионский и Канин нередко были среди организаторов забастовок, которые иногда заканчивались кратковременными арестами. Я же примыкал к этим забастовкам стихийно, еще не понимая глубинных причин всего происходящего, не ощущая, что у меня начало формироваться определенное политическое сознание…
Я был счастлив. В это время я уже начал работать, рабочий день продолжался десять часов, спал не более шести часов, остальное время занимался. Мои учителя давали мне задание, которое я должен был выполнить к определенному сроку, затем проверяли, насколько я усвоил материал, кое-что дополнительно разъясняли и давали следующее задание. По любому вопросу они требовали от меня – и в конце концов добивались – точных формулировок. Мы собирались в комнате, которую снимали вместе Канин и Шлионский. Они оба не придавали никакого значения своему быту. Студенты жили в какой-то мансарде на пятом этаже. Вся обстановка их жилища была более чем скромной: две железные кровати, деревянный столик без скатерти и клеенки, заваленный в полном беспорядке книгами, бумагой, карандашами и чернильницами. Здесь же находились и немытые чашки, чайные ложки, фотокарточки их близких и знакомых девушек-курсисток. Особенно меня интересовали книги этих двух студентов. Среди книг в полном беспорядке лежали работы химика Писаржевского, биолога Дарвина, «Рефлексы головного мозга» Сеченова, «Метафизика» Аристотеля и много произведений классиков художественной литературы. На двух подоконниках лежали «Капитал» Маркса и книга Зибера «Маркс и Рикардо», книги по русской и западной истории, а также «Фауст» Гете. Мне помнится, что я перелистывал томик «Фауста» и натолкнулся на фразу: «Я дух, который вечно отрицает». Хотя я тогда не был силен в области