Редькин занимал столик напротив меня. В кургузом сером пиджачке, с разлохмаченными тёмными волосами и стиснутыми зубами, от чего желваки на его узких скулах рельефно выпирали, он был похож на взъерошенного воробья, напуганного наглой вороной. Фотокорреспондент молча внимал моим словам, сохраняя маску приличия, но его руки беспокойно перебирали кипу свеженьких, очевидно проявленных вечером снимков. Суетливость его, как я понимал, демонстрировала независимость и достоинство перед новоявленным начальником. За его показной кротостью чувствовалось профессиональное превосходство. Очевидно, прознал, что кроме армейской газетёнки «Боевая тревога» опыта работы в журналистике у меня – с гулькин нос. В печати, как нигде больше, новости распространяются со скоростью света.
– У меня нет намерений менять стиль вашей работы. Для этого пока нет оснований. Прошу лишь соблюдать трудовую дисциплину, – закончил я свою речь. – Начнём с чистого листа. И называйте меня по имени – отчеству. А теперь – вопросы?
На минуту в кабинете повисла тишина. Очевидно, мои подчинённые раздумывали, говорить или нет о своих болячках. Наконец, Редькин, волнуясь и оттого ещё сильнее заикаясь, не вставая, пожаловался на дефицит цветной плёнки.
– Ж – жживём впроголодь. От – тдел тттехнических с –средств п – пропаганды во главе с Фоменко с – считает нас нахлебниками, в военторге – игнорируют. Этто – раз. Два: смешно, но в цветном журнале нет проявочной машины для слайдов. Приходится пользоваться расположением коллег. То в ТАСС, то в АПН то в «Советский воин», – ц – целыми днями в бегах. А работать когда?
Он пожал узкими острыми плечами и склонил голову набок.
– Что ж, Дмитрий Григорьевич, согласен с вами, непорядок налицо. Будем исправлять положение, – сделал я пометки в блокноте.
– И аккредитации ни к чёрту, – осмелел и перестал заикаться Курбатов. – Ни на парадах, ни на торжественных собраниях, где собираются знаменитые лётчики, ни, тем более, съездах не бываю. А журнал без снимков, как слепой без поводыря.
– Это верно, – удивился я точному сравнению фотокора.
– И у меня есть серьёзные претензии к отделам. Материалы в номер нашему литературному сотруднику Любовь Степановне приносят в последний момент. А их надо вычитать, править, сделать гранки, снова вычитывать, сокращать, форматировать. Вот и приходится работать на форсажном режиме, – вставила своё слово Анна Михайловна, – вот и получается тяп – ляп.
От волнения Анна зарделась, мельком взглянула на меня, оценивая, как я это воспринимаю, и добавила:
– Кроме того, макет с гранками вам лично надо передать военному цензору, и только с его визой сдать в третью типографию. На всё надо время, и его катастрофически