– Да вот, так получилось. Переквалифицировался в управдомы, – пошутил я, вспомнив знаменитую цитату из лексики Остапа Бендера. – Работаю в журнале редактором отдела оформления.
– Рад, очень рад за тебя! – искренне произнёс Сычёв. – А я – у генерала Колчанова в замах.
– Не у Валерия ли Сергеевича?
– У него. Ты что, с ним знаком?
– В академии учились вместе, – вспомнил я сурового, редко улыбающегося однокурсника и подумал: «Смотри, как люди растут? За десять лет от майора до генерал–майора дослужился! А что же ты топчешься на одном месте, словно глину месишь?».
– Жаль, что шеф в командировке и не могу с ним свести, – с огорчением поджал тонкие губы Генрих Иванович. – Ну, да встретитесь. Ты ведь, как я понимаю, навсегда в Москву прибыл?
– Если не вытурят, то, похоже, что так. Квартиру успеть бы получить, прежде чем увольняться. Уволенных военных на гражданке – хоть пруд пруди. Вот и живут в гарнизонах, ожидаючи. Прибывают на их места новые офицеры, а жилплощадь занята. Гордиев узел, да и только. И разрубить его – никому не под силу.
На последние мои слова Генрих Иванович не прореагировал. Осторожность, присущая старому политработнику и помогающая выживать при любом начальстве, и в столице его не покинула.
– Правильно мыслишь. Я тоже подумываю о пенсии. Как там наши забайкальцы? – переключился он на другую тему, имея в виду сослуживцев – политработников.
– Как прежде, ничего нового. Мальдов стал генералом, тоже, кстати, оказался моим однокурсником, когда учился на факультете журналистики. Бурмистров всеми недоволен, и, как мне кажется, прежде всего, потому, что не видит перспективы роста, Марченко мечтает перевестись на родину.
Мы поговорили ещё минут пять, и Генрих, взглянув на часы, заторопился:
– Ты по какому случаю оказался у нас? Понятно. Времени у меня нет, зайди к полковнику Заниздре. Виктор Георгиевич всё уладит. Давай, позванивай.
И, попрощавшись, мы разошлись…
О цензуре, существующей, как мне представлялось, для предупреждения утечки в открытой печати секретной информации, я знал не один год. Но только по рассказам связанных с ней офицеров. О военных цензорах, использующих в работе многообразие форм и методов идеологического и политического контроля и выполняющих подавляющие функции прямого воздействия, об их щепетильной придирчивости и жёсткости ходили анекдоты и байки, озвучивать которые, мягко говоря, не рекомендовалось. Всё, что готовилось к печати, озвучиванию и показу, проходило через фильтры грубой и мягкой очистки.
Оклады и звания цензоров были высоки, и каждый из них крепко держался за своё рабочее кресло. Бдительности этих монстров мог бы позавидовать любой разведчик или пограничник. Проверяя материалы на предмет крамолы, они знали наизусть массу документов,