Мадонна. Проклятый город. Арчибальд С Скайлс

они все-таки доделали свой флайер. Выкатили из ангара и решили разогнаться на шоссе, чтобы проверить надежность шасси. За ними увязалась полиция, но, вместо того, чтобы остановиться, парни взлетели. Аркадий сделал над остановившейся внизу машиной с очумевшими гаишниками круг, а Вася сверху пустил на них струю. Когда Аркадий рассказывал мне это, то даже отец Андрей прослезился от смеха, который он сдерживал изо все сил. На мое замечание, что гаишники просто выполняли свою работу, которая не легка и на которую не все еще пойдут, Аркадий сказал, что он, как и Сан Саныч, бывший редактор журнала «Ружье», куда он писал статьи, считает, что в милицию идут только по призванию. Он сделал паузу, а потом многозначительно и с расстановкой продолжил:

      – Только по призванию!! По глубокой. Внутренней. Душевной. Потребности. Унижать другого человека. А, когда он видит, что его форма и оружие никого не пугают, то ты видишь, что перед тобой просто маленький обсосанный трусливый мальчик, который растерян от того, что он все это на себя налепил, а оно ничего не значит. А у него ведь ничего, кроме этого, нет. Они ведь живут тремя нервами: народ презирают, прокуратуру ненавидят, а власти с упоением лижут зад. Ну, пусть иногда и умоются золотым дождем.

      Арт сказал это так веско, так спокойно и уверенно, хоть и совсем без ненависти; так очевидно было его равнодушие к силе, власти и ее символам, что во мне на миг что-то стало перепроверять саму себя: правда ли то, что я сейчас слышу.

      И внезапно я почувствовала какую-то радость и гордость за саму себя рядом с такими дерзкими парнями, которых, кажется, больше на свете-то и не осталось. И они оба хотят моего внимания и присутствия в их жизни. Мне вдруг стало так невыносимо хорошо, что я даже рассмеялась вслух.

      – Что ты смеешься? – Спросил Вася, уловив какое-то несоответствие моего смеха и ситуации.

      – Да, смотрю я на вас и думаю, когда же вы повзрослеете? Смешно ведь. По сорок лет уже обоим, а все в самолетики и обоссалки играетесь. Вы какие-то шуты, ей богу, – сказала я, допустив в своем голосе толику презрения.

      Я заметила, что Васю мои слова и в самом деле задели за живое.

      – Вся несправедливость в мире существует ровно настолько, насколько есть власти у творящего ее. Поэтому сама власть одного над другим и есть несправедливость. И ничего нет зазорного в том, чтобы показать творящему несправедливость, кто он такой без этой власти, – зло и грустно сказал он.

      В холле невидимые шарики смеха вдруг повисли в тишине, как воздух, застывший в ледяном кубике.

      – Несправедливость существует в мире не для того, чтобы с ней бороться, а для того, чтобы у нее учиться, – сказал отец Андрей. Мы все посмотрели на него.

      – Чему учиться? – Неприязненно спросил Вася.

      – Смирению, – отец Андрей сделал длинную паузу. – А в конечном счете любви. Без смирения человек может любить и принимать только то, что, по его мнению, хорошо, справедливо или правильно. Помните, Иисус говорил, что дождь льет и на праведника, и на грешника?

      – Ну,