Меня невероятно злит, что все в школе мне завидуют, что все пытаются походить на меня, что все без ума от М, который умеет искусно играть на публику. Впрочем, я тоже это умею, потому что нет другого выбора. За своеволие М умеет меня жестоко наказать, и после бесчисленных раз пребывания в больнице в тяжелом состоянии я сумела извлечь все необходимые уроки.
Не перечить М.
Во всем угождать М.
Беспрекословно подчинятся М.
Притворятся, что любишь М его всей душой.
Не забывать притворятся на людях, иначе, если М, не приведи господь, узнает, что сболтнула лишнее – наказание последует незамедлительно.
При всем том, сколь часто мне доводилось бывать в больнице, он так ни разу и не ответил за содеянное. Добрые дяди врачи и тети медсестры жалели меня на словах, как, мол, часто со мной случаются всякие неприятности – ай-яй-яй. Однажды я осмелились сообщить врачу, кто именно виноват в случившемся, но это ничего не дало. Все просто – миром правят деньги. Вот что важно, а вовсе не человеческие чувства. Милосердие и сострадание – давно утерянные архаизмы. Деньги – это власть и сила.
Периоды жестокости М всегда сменялись периодами обожания и ласки, в которые казалось, будто он и в самом деле любит меня. Комедия, честное слово.
Когда умерли родители, мне было шесть, и меня поместили в сиротский приют, полгода в котором показались мне раем в сравнении с тем, что ждало меня, когда меня забрал к себе на попечение М – мой дядя, хотя я никогда не видела его прежде. Что за сладкая жизнь тут же началась. Правда, первое время было сносно, потому что М жил со своей женой, при которой он ничего лишнего себе не позволял, но потом они развелись. И моя жизнь стала раем.
Кроме всяких там его правил и порядков, которым нужно было неукоснительно следовать, он иногда поколачивал меня для профилактики, когда напивался вдрызг, а то уж больно я была «своевольная» и «непослушная». «Мой долг пред твоими родителями, Майя, хорошо тебя воспитать, привить тебе послушание и покорность». Чем он и занимался, движимый своими извращенными понятиями о ранее перечисленном.
По лицу он почти никогда не бил – разве что только когда был сильно пьян и себя совсем не контролировал. Обычно все можно было скрыть под одеждой, и с течением времени он стал поколачивать меня все реже и реже, видимо, решив, что я стала достаточно покорной. Потому что я и правда стала. Я смирилась.
Несколько раз я пыталась рассказать взрослым о том, что он делает. К нам время от времени наведывался социальный работник, чтобы проверять, как идут мои дела. Ему я сказала первому. Он страшно возмутился и рассердился,