– Окно нараспашку, прохладный ветер ласкает кожу, и солнечный луч, отражаясь в зеркале, зайчиком прыгает на стене, – Ривер говорила. – Такая прекрасная погода, а я вынуждена сидеть здесь, запертая в четырех стенах, и заниматься бесполезными вещами. Кто сказал, что мне это нужно? Разве кому-то другому это нужно? Пустая трата времени. Но что я могу поделать, надо следовать правилам. А если мисс Ламберт пожалуется родителям, то про дополнительные занятия пения можно забыть. Так что соберись; возьми ручку, запускай мыслительный процесс. Пять минут до конца, я успею; я вовсе не глупая.
– Звонок прозвенел, занятие окончено, а на моем листке только условие задачи и розы вперемешку с тюльпанами, – Сара говорила. – Встают из-за столов, сдают работы, выходят из класса. Я одна осталась. Сижу, склонившись над призрачной двойкой, и даже не жалею. Будь, что будет, мне не в первой завалиться на точных науках.
Подходит мисс Ламберт; взяла в руки листок; качает головой. Вы знаете, как трудно мне дается ваш предмет. Только одного прошу, не нужно поучений, не задерживайте меня. В классе напротив скоро начнется урок рисования.
– Над полем распылен сумрачный воздух, – Дженни говорила, – туман распылен, и конь белый в том тумане бродит; его не увидеть; лишь доносится издали размеренная поступь копыт. Может, он знает того, кто прикован к скале и гремит цепями, когда сжимается сердце, и когда дают слабину колени? Мне нужен кто-то, кто находится по ту сторону; он скажет, в чем причина, скажет, как исправить мой недуг.
Я жду, а он все не приходит и не говорит со мной. Вереск лиловый клонится к закату, в огненном море тонут тени птиц. Двери открываются, закрываются, открываются и закрываются снова, – но неужели не будет этому конца? Я не выдержу движения жизни, мне не по силам даже обозначить свою позицию, свое сопротивление. Вот стрелка на часах вращается, и оттого, что я ее остановлю, ничего ведь не изменится, правда?
Я собираю пепельные волосы в хвост, я выхожу из дома; в конце концов, какая разница, поймет он меня или нет?
– В конце концов, все станет на свои места, – Лиам говорил. – А то, что слышится сейчас, на поверку может оказаться самой обыкновенной ложью.
Хороший паренек, ваш Лиам, говорят они; Лиам – славный малый. Приходят в гости, приходим в гости, и всюду нужно вставить Лиама, везде показать. Какой милый у вас мальчуган, какой красивый, смышленный; он станет кем-то важным, вы можете им гордиться. А мне хочется уйти, скрыться от этих слов, от этих взглядов; хочется взять все эти «милый», эти «славный» и бросить им в лицо. Но так же нельзя, так не положено; я вынужден скрываться,