– Так, государь.
– А ты, Андрей Иванович, бабушке моей, царице-инокине, послал ли письмо с известием, что Меншиков уже больше не правитель, не регент и что ему не миновать ссылки?
– Как же, по твоему приказу, государь, вчера с нарочным в Москву, в Новодевичий монастырь послал…
– Меншиков по своему деянию заслужил смертную казнь, но я помилую его. Пусть живет… я против казни. Можно наказывать преступников, послать в Сибирь, а жизнь отнимать у них не надо – жизнь нам дана Богом, ею и распоряжаться может только Бог! Я вот подрасту, возмужаю и непременно отменю казнь. Я и теперь сделал бы это, да некоторые члены верховного совета отстаивают казнь, да и Андрей Иванович говорит, что преступников надо казнить в пример другим, – произнес император-отрок.
– Надо карать преступление, государь, иначе преступников разведется такое множество, что с ними слада не будет, – внушительно промолвил Остерман.
– Разумеется, наказывать надо, но только не смертью. Недавно князь Иван дал мне хороший урок… Хотите, расскажу?
– Пожалуйста, ваше величество, – с низким поклоном проговорил Остерман.
– Я спешил куда-то ехать. Мне подсунули подписать смертный приговор. Я взял перо и не читая хотел уже подписать его. А князь Иван подошел ко мне и больно ущипнул – так больно, что я вскрикнул от боли. Только что хотел я разразиться гневом, а князь Иван и говорит мне: «Вот, государь, тебе больно от того, что я ущипнул тебя, а каково тому несчастному, у которого безвинно хотят голову срубить? И ты, государь, прежде чем подписывать, прочитал бы». Я внимательно прочитал приговор и нашел обреченного на смертную казнь невиновным. Приговор я разорвал, а князя Ивана крепко обнял и расцеловал… А где же он? Где Ваня? – оглядываясь, проговорил император-отрок. – Князь Иван не может слушать, когда его хвалят, всегда уйдет… Наверное, он в парке. Пойти к нему, – добавил государь и поспешно вышел.
И на самом деле, во время рассказа Петра князь Иван Долгоруков незаметно вышел.
Дом-дворец князя Меншикова стал вдруг не тот, каким он был прежде. Печально, мрачно было там; почетные караулы в доме и около дома были сняты; у его подъезда не виднелось верениц экипажей; на лестнице и в передней не было лакеев в напудренных париках и в ливреях, расшитых золотом. А еще так недавно в передней у Меншикова дожидались своей очереди вельможи и сановники. Куда все вдруг подевалось – могущество, слава, блеск, величие?
И над домом, и над самим хозяином разразилась государева опала.
Меншиков, покинутый, забытый всеми, мрачно наклонив голову, ходил по опустелым комнатам своего дома-дворца.
Указ императора-отрока от 8 сентября 1727 года поверг в большое горе Александра Даниловича. Он был такого содержания:
«Понеже