Таун Даун. Владимир Лорченков

как игол Кащей яйцо всмятку в сухомятку кишечно-сосудистый тракт… почему не берешь трубка? В рот наверняка берешь, а трубка нет! Сталин трубка курил, моя шел крокодил. Давай твоя моя встречаться животами прижиматься. Глаз твой кривой как косуля, мой сердце стучит, как циферблат. Тук-тук. Давай жениться. Мой тебя любить». Брюбль хотел знать, насколько его текст убедителен. Бедному уродцу в голову не приходило попросить меня проверить грамматику или правописание. Он же сказал, он великолепно знает русский. Он полиглот! Так что я ничего не подправил, только похвалил. Да и что добавить? Его член – понятно же, что подразумевалось под «его», – и в самом деле Иляну любил. Никаких сомнений!

      …конечно, Брюблю меня не обмануть. Я его сразу увидел, целиком. Как комок шерсти, которую кот срыгивает. Брюбль просто жадничал, не хотел за манду платить. Жадность свою он прикрывал болтовней про бездуховных женщин Запада, которым лишь бы карьера да так называемая свобода… Про то, как капитализм портит порядочных женщин из бывшего СССР, лишает их духовного начала. Еще бы! Раньше за колготки иностранный турист Брюбль мог половину УССР поиметь, а сейчас запросы выросли. Три, четыре пары колготок… Кстати, как я нахожу все происходящее на Украине, спросил меня Брюбль, отправлявший сообщение молчаливой Иляне. Я человек новый, родом оттуда, из СССР, должен знать… Лично он, Брюбль, за Донбас, за свободу! Как наверняка и я. Конечно, у меня тут уже много знакомых? Они, разумеется, тоже за Донбас, за свободу? Адреса, телефоны их у меня при себе? Я соврал, что познакомился с парочкой человек тут, в Квебеке, но координат еще не знаю. Брюбль не выглядел разочарованным. Я не огорчил его. Знакомство только начиналось, выглядело многообещающим, перспективным. Где-нибудь… когда-нибудь… по какой-нибудь линии… я все равно окажусь полезен, знал Брюбль. Не помогу с явками и адресами, так свежей манды подтащу. Не принесу манды, так чей-то адрес выдам. А не получится ни с тем ни с другим… Так хоть собаку выгуляю! Собаки у него не было. Но он мог бы ее завести. Особенно теперь, с учетом вновь сложившихся обстоятельств. Дом у Брюбля – большой, пустой… Только мебель красного дерева да телевизор с экраном на всю стену. Я надеялся, что Брюбль мне место домоправителя предложит, и я буду хозяйничать, пока миллионер по Кубам и Доминиканам шарится в поисках манды, но участь Лимонова мне не обломилась. Испортил болтливый старик Савенко конъюнктуру на рынке труда для русских писателей за границей. А все почему? Русские же все помешаны на себе. Эгоисты! Каждый думает, что он – последний. Наверняка Лимонов, дурак, думал, что после него за границу никто из русских писателей не сбежит. Еще бы. Он же – конец истории. Каждый русский – недоделанный Фукуяма. Вот лично на нем вся история-то и кончается! А еще он немножко Людовик Солнце, потому что после него – хоть потоп. Вот и после старика Лимонова с его старческим недержанием русскому писателю устроится смотрителем в дом миллионера – никак. Я выпил рюмку водки меланхолично. Брюбль покряхтел,