– Нет.
– Совсем не слыхали?
– Нет, не слыхал.
Пастырь протяжно вздохнул и помигал зелёными глазами, будто свет сделался уж совсем для него невыносим.
– Меж тем, – переводя взгляд на Сари, которой не было видно, только изредка взмахивали, показываясь, синие полы её платья, проговорил леопард, – он был ох сила человек. Благородный, знаете, такой. Однажды дрался доской от кровати, пока доска не сломалась. Знаете, чем его связали те, кто нарушил его уединение?
Всеволод увидел, что Григорий смотрит совершенно ясными глазами, и свет ему вовсе не во вред.
– Полагаю, – подбирая слова, вежливо ответил настырному приятелю-собеседнику дракон, – у тех, кто нарушил это… уединение, тоже были причины для волнения.
Пастырь усмехнулся.
– Ну… пожалуй. Связи и узы вообще вещь запутанная. Ну, да. Интересно всё же. Так его связали, представьте, волосом той особы…
– Уединение с которой было нарушено? – Догадливо спросил дракон.
– Да, да! – Обрадованно поддержал Григорий. – Именно-с.
Он замолчал, указывая почему-то на жёлтые травы, спутанные перепёлками, прибавил:
– И волоска этого он порвать не смог. Даже и сказано в старой песне о нём: умрёт, а не порвёт.
– Да, удивительно.
Далее произошло нечто невыразимое и, осмелюсь сказать, вопиющее. Всеволод медленно повернулся всем корпусом к пастырю, развлекавшему гостя любезною и занимательной беседой, и в упор посмотрел в зелёные, с прищуром глаза своими неопределённо светлыми, и взгляд этот был ледяным и вопросительным взглядом. Абсолютно ясно прочиталось в нём такое: «Любезный, вы говорите вздор, и вздор притом многозначительный, что и всегда мало приятно терпеливому и доброму собеседнику. Я тут на положении гостя, и я – человек учтивый, и потому вынужден слушать ваш многозначительный и оттого неучтивый вздор… Прошу прекратить, ежели вам будет угодно, избавить меня».
Словом, сделалось в знойный этот час что-то неладное и, мягко говоря, ненужное.
Пастырь ужасно, казалось, сконфузился и тревожно замигал потемневшими глазами, хотя и не тотчас отвёл их. Более того, он опечалился (что было естественно).
Сари уходила, как небольшой смерч, вглубь поля, продолжая выкликать птиц, отзывавшихся яростным стрёкотом. Подпрыгивали из травы запоздавшие и с остервенением, с хлопаньем крыльев, врезались в кучу малу. Всеволод и Григорий, не обменявшись словом, подхватили на три четверти опустевшие термосы и потащились за нею в колющейся и цепляющейся траве. Поле медленно и верно пеклось, издавая сытый дух мяса и каши.
– Я покажу вам… – Заговорил пастырь. – Покажу что-то…
И, махнув лапой в противоположную сторону, немедленно зарысил