Дедушка чёрт (это он охал) помчался, отчаянно скрипя коленными суставами, и, подхватив полубесчувственного внучонка, с упрёком посмотрел на уборщика. Тот на укоризненный взгляд ответил ничего не выражающим… ясные глаза его не имели глубины.
Все вошли в церковь. Только некоторые обратили внимание, что мэр несколько раз отряхнул свой сюртучок и неловко посмотрел вбок, за кругленькое плечо себе.
Батюшка никогда не пел, а говорил быстро и таинственно (в смысле, большая часть сказанного оставалась тайной, и, поверьте, в этом было что-то привлекательное), а, сказавши, громко и внезапно пропевал одно слово, засим немного кашлял и снова переходил на скороговорку.
Звучало так:
– Бу-бу-бу бу-бу… А-м-ее-нн… Ках-ках. Ках. Бу-бу-бу… и пр.
К Оле, в лавочку, за выступом стены подошла служительница и в чём-то горячо и спешно убеждала её. Кроткая Оля, никогда и ни с кем не спорившая, на сей раз оказалась неуступчивой. Она не отдавала служительнице большую жёлтую книгу. Служительница ещё потопталась, поправила платочек, с досадой посмотрела на олин нежный пробор и на её кротко склонённый высокий лоб и опрометью свистнула в придел. Вернулась она скоро, батюшка ещё не успел дойти до очередного кашля, как её юбки заметались у прилавка. Она что-то пылко сказала Оле. Окружающие смогли расслышать только торжествующее:
– …мужского хора. Тотчас…
Оля, не глядя, подала ей книгу, сказав:
– Чтоб благословил.
Служительница шмыгнула под иконой, пригнув платочек, и появилась ещё быстрее, чем в первый раз. Она крепко прижимала книгу к жёлтой футболке.
Оля медленно подняла засмысленные глаза.
– Благословил? – Раздельно спросила она, указуя на книгу.
– Матушка благословила. – Ответила та.
Оля строго сказала:
– Матушка – при батюшке. А батюшка – на работе.
Служительница раздула ноздри.
– Матушка благословила. – Повторила она.
Оля на это сказала только:
– Дай.
Служительница с досадой цокнула, испугалась и посмотрела на полустёртое изображение святого служителя Орсова, особо почитаемого на приморье. Святой хмурил лоб, сердился, и та смутилась. Она пискнула:
– Но… – и смылась.
Оля раскладывала под стеклом серебряные Орсовы знаки, уменьшенные противу того, что на крыше в многое число раз. Она подняла лицо и мельком глянула в ту сторону, где кипели цветные огоньки свечей.
– Бу-бу. А-а… Ках-ках. М-м?
(Ох, как стало тихо.) Кто не знает внезапной тишины старых церквей, тот не знает ничего.
О такой