Перед церковной оградой, ковка коей многократно повторяла условное обозначение Орса, он принял человеческий облик. Тотчас заботливо принагнулся.
Люди, теснившиеся по каменным обочинам улицы поняли – голова беспокоился о помощнике своём. Тот, имея облик червячка (к слову, уважаемый более прочих в посёлке, ибо дождевой червь – существо, вообще, заслуженное, а полугорные почвы окрест нуждались тогда, когда разворачивались события нашего повествования, как и сейчас, в любовном рыхлении), так вот, помощник мэра заметно торопился вслед за патроном. Наконец, он повернулся на недурном, сменённом год назад асфальте (отыскали стараниями этого вот помощника отличную бригаду непьющих укладчиков) всем маленьким тельцем и, подняв кверху головочку, встал во весь рост. Несколько вихлястый человек лет сорока в прекрасном костюме, он покашлял и поздоровался с мэром. Так уж принято – принял человеческую форму, поздоровайся по второму кругу, от избытка вежливости никому ещё худа не сделалось.
Наблюдатели (те, кто следили с дерева за приготовлениями к службе) переглянулись: возле плеча мэра телепался незнакомый большинству, похожий на кролика без миловидности этого зверька, мужчина с непрестанно улыбающимся ртом и вихром над низким, поделённом надвое чертою, лбом.
Отношения между наблюдателями на дереве, вероятно, были коротки, так как на ветке последовал тычок, к прискорбию заметим, едва не сваливший одного из них. Причём, тот, кто пострадал, имел куда более крепкое сложение.
Чертяток обосновавшиеся на ветке, конечно, не видели, то есть пятнышки неубедительные рябили перед глазами, но что малыш подобрался к самому сюртучку мэра – нет, тоже не видели, но отметили, что уборщик смотрит куда-то с неуловимым выражением любопытства.
Человека же с кроличьей челюстью узнали они тотчас. Он был ни много, ни мало посол из Годаньи – или, как говорили в этой части Сурьи, амбассадор.
Зачем бы ему присутствовать на этническом празднике в скромном посёлке на берегу провинциального моря, вот вопрос.
В те годы, про которые рассказываю вам я, часть территории отпала от основной литосферы материка, не буквально, но будто бы сделавшись совсем отдельной страною, ну, точно в Годанье.
И хотя все знали, что это, выражаясь цирковым языком, пшик, кунштюк, связанный с особенностями национального характера Сурийцев, которому чуждо постоянство, всё же Годанья поверила непостоянным этим людям и сочла их мятежниками против «тысячелетней власти сурийской тьмы» (так писали иные годанские газеты).
Так-то вот и получилось, что Годанья принялась посылать сюда, на Юго-Западное побережье Сурьи своих амбассадоров и учить Юго-Западных Сурийцев, как лучше им жить и рассказывать про новую, удивительную систему просвещения.
Многие в самой Годанье (которая,