– За сорок. У нее седина в волосах, морщины… – серые, дымные глаза женщины были спокойны. В вышитой, индейской торбе она носила небольшой, но, по виду, боевой пистолет. Она ловко водила машину, отменно читала карту, и могла поменять колесо:
– Еще она смогла проникнуть в Лос-Аламос, в обход охранников… – сидя в шевроле, с корзинкой на коленях, Констанца смотрела на блестящие, черные, с легкой проседью, локоны. Волосы падали на стройную шею женщины. Длинные пальцы, с коротко подстриженными ногтями, уверенно держали руль.
– Потом смогу попробовать брюки… – с некоторой опаской посмотрев на спящего в корзине мальчика, Констанца присела на подоконник спальни. Номер выходил на задний двор отеля, в ухоженный, зеленый сад. Грин-Ривер, хоть и стоял на реке с тем же именем, не мог похвастаться парками. Ранним утром из сада слышались звуки воды, из шланга. Хозяин гостиницы лично поливал деревья и лужайки. Приоткрыв окно в теплый, летний вечер, Констанца чиркнула спичкой:
– Куда она меня везет? Ее послал не Джон, зачем ему? Джон знает, что я в Лос-Аламосе. Но если она из России, или от фон Рабе? Но я даже не знаю, выжил ли фон Рабе… – Констанца, мрачно, пожелала: «Надеюсь, что нет». Она не услышала акцента в английском языке женщины:
– Но и у русских, и у нацистов могут работать англичане, или американцы… – в августовском небе висел бледный ломтик луны. Из сада доносились детские голоса:
– Это хозяина малыши, – она присмотрелась, – старшие родителям помогают, на каникулах. У них то ли шесть, то ли семь детей… – среди деревьев бегали две девочки. Констанца услышала хныканье ребенка. Мальчик миссис Анны, все время, напоминал ей кого-то:
– Но не могу понять кого… – нахмурилась женщина, – он рыжий, как кузен Теодор. Девушка, в Пенемюнде, была на миссис Анну похожа. Не лицом, повадками. Лицом, она смахивала на бабушку Марту. Тетя Юджиния говорила, что у бабушки Марты тоже были зеленые глаза… – Констанца напомнила себе:
– Та девушка отвернулась бы от тебя, узнай она, что ты сделала. И Степан покойный от меня бы ушел… – Констанца сглотнула, – Степан был честный человек. Он не стал бы жить с убийцей невинных людей… – она почувствовала горячие слезы, на щеках. Ребенок заворочался в корзинке. Констанца, робко, подняла младенца:
– Он увесистый. Миссис Анна говорила, что ему три месяца… – голубые, туманные глазки, едва открылись. Он сладко зевнул:
– Ребенок сейчас есть захочет… – Констанца оглянулась, – где она… – из раскрытого окна веяло жаркими, летними цветами. От разморенного, сонного мальчика, пахло молоком:
– У меня никогда не появится детей… – Констанца подышала, – но такое