– Вы все знаете, ведь так? Вы должны мне рассказать! Я знаю, что он доверял вам, что он спрашивал у вас совета, – я теребила его за плечи, разглаживая плотную ткань пальто.
– Не уверен, что сейчас будет лучшее для этого время. Мне очень тяжело, дорогая, – он отвел взгляд и сжал губы.
– Егор Сергеевич, я не могу так. Они сказали мне, что его обманули, что его подставили. Я как подумаю об этом, то мне хочется умереть.
Седой мужчина пошевелил челюстями и заговорил после продолжительной паузы:
– Он всегда знал, на какой риск он идет. Думаю, и в этот раз он знал, что его ожидает. И я не вправе его судить, если он посчитал, что так будет лучше, если он хотел… помочь людям… – его речь снова обессилела и превратилась в разорванное ожерелье, с которого соскакивали слова-бусины, – отдать долг… родине… президенту…
В моей голове сразу возникло лицо последнего.
Добрые в силу возраста, но безжизненные глаза холодного цвета. Нос-пирамида – гораздо шире внизу, чем у лба. Тонкие соломенные волосы, почти полностью охваченные сединой. Квадратная челюсть. Морщинистый лоб, ровные узкие губы, сжатые в беспристрастной ухмылке.
Если и был на свете один человек, который знал всю правду, это точно должен быть он.
Но как мне стребовать информацию с президента России?
Это просто смешно, это так нелепо и наивно, как те петиции с просьбами отправить в отставку премьер-министра. Представлять, что я что-то значу, что моя нужда узнать, как погиб мой любимый человек, понять, почему он предпочел стать героем, а не оставаться живым, будет услышана.
Хотя, разве подобные поступки когда-либо нуждались в объяснении? Да что же это со мной такое?
Мне просто настолько плохо существовать без него, что я начинаю искать причины, чтобы обидеться на Филиппа, чтобы обвинить его в его же смерти. Но ведь это совсем не так, ведь за этим стоят реальные люди. И, вполне возможно, они все еще на свободе, ходят, смеются и хвастаются, вспоминают момент, когда он понял, что оказался в западне. Сволочи.
Филипп, мой Филипп… Как много я бы отдала, чтобы предупредить тебя, чтобы сказать: «Не делай этого! Не езди туда сегодня!».
Я вспомнила на последний телефонный разговор. Казалось, что это было два года, а не два дня назад.
– Как дела на работе?
– Как всегда, – вздыхала я. -Сегодня разговаривала с одной пожилой женщиной: она решила, что дозвонилась до своей внучки, которая сбежала в Москву из Краснодара – к своему парню. Ты же знаешь, нам нельзя первым прерывать звонок, если человек не подтвердил, что не является клиентом. Вот мне и пришлось дожидаться, пока она не поверила, что я не «притворяюсь, чтобы отделаться от нее», а действительно работаю в call-центре.
На другом конце линии раздавался тихий смех Филиппа.
Если бы я знала, что слышу его в последний раз, я бы никогда не положила бы трубку. Если бы я знала, что смогу предотвратить, отсрочить его уход, то я бы заставила его говорить и слушать. Я бы держала телефон около уха сутками,