– Где он, кстати? – спросил Валька.
– Они с Аркашей-большим приедут на машине к вечеру, – ответил Тимофей.
Примерно через полтора часа пути ребята доехали до Дмитрова, пересели на автобус и еще через полчаса прибыли на место.
Поселились в двух комнатах, по четыре человека, затащили свои рюкзаки и сумки, минут в пятнадцать обустроились и вышли на улицу. Тимофей, прихватив Игоря Ремизова, которого хотел сделать бригадиром на строительстве корпуса, ушел на территорию базы искать объект и прораба, остальные четверо прилегли на травке в небольшом скверике между общежитием и столовой.
Время клонилось к полудню. Равиль, высокий, черноволосый полуузбек– полутатарин, вытянулся во весь рост на спине, сунул в рот сигарету, закурил и мечтательно протянул: «Хорошо! А если еще в столовке окажутся еда, которую удастся переваривать, и симпатичная «поварешка» – жизнь в это лето удалась». В ту же секунду, словно ждали этих слов красавца-Равиля, из подъезда общежития вышли четыре девушки и направились через скверик к столовой. Равиль присвистнул: «Это что за феи? Наши инженеры с базы? Я, кердык-мердык, буду проситься сюда работать после института! Мамой клянусь!»
Мишка-Кашира первый сообразил, кто они, и, ткнув Равиля пальцем в бок, сказал: «Эй, Татара, одна твоя мечта уже сбылась, причем четыре раза, – и, перехватив вопросительный взгляд приятеля, пояснил, – они не инженеры, кердык-мердык, они «поварешки». Целых четыре, и все красавицы».
Все четыре девушки были на удивление привлекательны. Красивой, по-настоящему красивой, пожалуй, ни одну из них назвать было нельзя. Но каждая чем-то притягивала взгляд.
Впереди быстрыми маленькими шажками шла темноволосая кареглазая малышка. Равилю, Тимохе или Аркаше она едва достала бы до груди. Круглое личико, пухлые губки, ручки и ножки. Но эта округлость фигуры ее не портила, напротив, наполняла весь ее облик прелестью ребенка. Окончательно в ребенка ее превращали волосы, заплетенные в косичку-«колосок» прямо с макушки. Единственная деталь, говорившая о ее реальном возрасте, – глаза, полные то ли тревоги, то ли смертельной тоски. У ребенка таких глаз не бывает.
На шаг позади шла вторая девушка, тоже кареглазая и темноволосая, и с такой лучезарной улыбкой на лице, что все, кто смотрел на нее, непроизвольно заулыбались. Она была среднего девичьего роста, нормального телосложения, ее немного портил чуть длинный нос с горбинкой, но положение тут же исправляли точеная фигурка гимнастки, воздушная походка и улыбка, которая, казалось, говорила: «Всех люблю, и вообще все в этом мире прекрасно и по-другому быть не может».
Замыкали шествие две блондинки: одна совсем юная, как и шедшие впереди девушки, – скорее всего ей не было и двадцати, вторая же казалась лет на десять старше. Обе были чуть выше среднего роста и смахивали на сестер, но сестрами, видимо, не были, просто младшая копировала походку и манеру держаться старшей. И, следует заметить, там было, что копировать, – прямая, будто затянутая