– Спасибо, Луиза, – ответила я.
– Вам и вашей подруге, должно быть, очень жарко, – сказала Луиза, – с утра ваша матушка сделала лимонад, он как раз холодный и будет кстати в такую погоду.
– Барбара, ты к нам не зайдёшь? – я снова посмотрела на неё.
Не буду врать, будто уже в тот момент я жаждала не покидать мою Барбару никогда – так, наверное, не бывает. Напротив, после прогулки мне хотелось поскорее очутиться в своей комнате, выпить чего-нибудь холодного и до самого ужина запереться ото всех на пару с какой-нибудь книжкой. На мою удачу, Барбара сказала, что дома её заждались – так мы и расстались.
Ничего особенного во всём этом, вообще-то. Обычный день и обычный разговор, но столь необходимо для меня сохранить его в своей разрушающейся памяти. Кажется, это как раз один из таких дней, когда хочется отправить самому себе письмо из будущего, предупредить. Но что бы я мог себе написать? «Дорогая Тереза, не вздумай сблизиться с Барбарой Джексон?». Или же «останься рядом с ней и никогда не предавай»? Вот только для той Терезы из того дня все эти слова не значили бы ровным счётом ничего.
Глава третья
Не знаю, насколько глубокую дырку в своей заднице хочет сделать придурок из квартиры за стеной, но сверлит он, не переставая. Утром. Ночью. В обед. Стук, гудение, скрежет. Это сводит меня с ума. Я чувствую себя слабым и несдержанным: каждый приступ раздражения вызывает у меня слёзы.
А ещё эти странные фантомные, как я их прозвал, боли: посреди ночи меня словно охватывает пламя, я чувствую его жар и дым, или же чьи-то когти и клыки разрывают мою грудную клетку, или кинжал вонзается сначала в живот, а затем в сердце. Иногда мне невозможно вздохнуть, словно лёгкие заполнены солёной водой. Это длится не дольше нескольких секунд и изредка сопровождается скоротечными видениями. Вот я в теле пожилой женщины, одетой в сари, по собственной воле поднимаюсь на погребальный костёр, где возлежит истощённое тело старика. А через секунду мне заламывают руки за спину, связывают, вешают на шею камень такой тяжёлый, что я еле держусь на окровавленных ногах – меня толкают в мутные воды.
Плачу я теперь так часто, что Нине Петровне пришлось забрать меня в их с Яной комнату насовсем, ведь терпеть крики несносного младенца для моих матери и отца невыносимо. Удачно лишь то, что Яна редко сидит дома, и я могу хоть немного поспать днём, потому что ночью, когда она в комнате, совсем рядом, мне становится слишком тревожно, чтобы спать – беспокойное чувство в её присутствии по-прежнему со мной.
Удивляюсь, как эта семья вообще держится на плаву: кроме Нины Петровны, которая получает пенсию и где-то моет полы по вечерам, деньги в дом никто не приносит. Кирилл, мой отец, пропадает дни напролёт неизвестно где, распродаёт всякий хлам, иногда подрабатывает на стройках и покупает лотерейные билеты, хотя до сих пор ему не посчастливилось выиграть и ста рублей, вернув потраченное. Моя мать Марина в беспамятстве постоянно – она походит на увядающее вонючее растение,