– После драки, в Киле, у меня шрам появился… – он коснулся старой отметины, на рассеченной брови, – и тогда же меня в нокаут отправили… – в нокаут Иоганна послала фрейлейн Грета, старшая медсестра кильского городского госпиталя:
– Я через неделю предложение сделал, – смешливо сказал приятель, – медлить было нельзя… – Степан вспомнил о Констанце:
– И мне все стало понятно, сразу, когда я ее увидел. Иоганн не знает, что с его женой, но верит, что Грета жива. И я верю, что мы с Констанцей встретимся. Пока мы вместе, смерти нет… – после тридцать шестого года, как говорил Кампе, он вернулся к кочевой жизни.
– То есть гестапо так считало, – Иоганн, невесело, вздохнул, – Грета всем рассказала, что я ее бросил. Я цыган, ненадежный человек, сбежал от жены без развода… – бежал Иоганн не дальше неприметного заведения в портовом квартале:
– Я не хотел сразу в Данию или Швецию отправляться… – он потушил папиросу, – мы с Гретой надеялись, что безумие придет к концу. Вот и пришло… – Кампе смотрел на свою олимпийскую медаль, над столом, – только я пять лет жену не видел. Но скоро увижу. Я ее найду, Стефан… – арийские, поддельные документы, в рейхе стоили дорого. Грета продала все семейные драгоценности, чтобы обеспечить мужа надежным паспортом. Иоганн пересек датскую границу, а дальше, по его словам, все оказалось просто:
– Я работал грузчиком, в Мальме, на стройке, и здесь, в Стокгольме… – он взглянул на часы, – в Швеции тоже цыгане живут. Нашел ребят, мне денег дали, чтобы я зал открыл… – цыгане помогали друг другу безвозмездно, но Кампе, все равно, отдавал долг:
– Ему средства в Германии понадобятся, – подумал Степан, – всю страну объехать, все лагеря навестить. Грета могла погибнуть в бомбежке, а могла и… – Кампе не слушал разговоров о том, что его жена нашла кого-то еще:
– Чушь, – зло отзывался приятель, – вы мою Грету не знаете. Но я ее отыщу, обязательно… – после матча Иоганн ехал в Мальме, где садился на паром до Копенгагена:
– Я начну с Киля, ее родного города, – объяснял Кампе, – а потом посмотрим… – если судить по фотографиям в газетах, от Киля почти ничего не осталось:
– Нойенгамме рядом с Килем, Гамбургом… – Степан опять подумал о письме, в кармане, – Грета могла там сидеть. Хотя ребята ее не видели. Но женщин отдельно держали… – часы пробили четыре. В раскрытую дверь, из зала, донеслись голоса норвежцев.
– Я их сюда пошлю, – пообещал Кампе, – я вижу, что вам поговорить надо… – несмотря на рост и вес, боксер, к удивлению Степана, оказался понимающим человеком. Кампе весело говорил:
– Я в матушку пошел. Она гадала, по руке, по картам. На лице человека все написано, просто