Струя пошла криво, так что половина кабинки оказалась залита мочой. Да и хрен с ним. Уберут. За это я и плачу им налоги. Горо застегнул ширинку и хотел было идти, когда заметил краешек бумаги, выглядывавший из сливного бачка. Это был конверт. Вот же уроды. Нашли почтовый ящик.
Внутри было десять тысяч и записка.
«Я награждаю тебя, Горо. Бережно храни свой гнев. Заботься о нем. Пожалуйста, будь счастлив».
Нанаро Сайто был стар. Его плечи согнулись под тяжестью шестидесяти восьми прожитых годов, двадцать три из которых не имели особого смысла. Двадцать три последних года, что он работал уборщиком в муниципалитете. Двадцать три года прочно пристрастившие его к выпивке.
Жена, когда еще жила с ним, называла его чебурашкой. Опять нажрался, чебурашка старая, говорила она, когда он возвращался домой. Кажется, Нанаро даже не реагировал на это. Управившись с уборкой до обеда, он околачивался в хозяйственном блоке до тех пор, пока не находил мазу выпить. Худой, красный, с сухими жилистыми руками и мохнатой грудью, он сидел в курилке, ожидая пока сложится какая-нибудь тема. При этом он никогда не нажирался в говно. Даже в полговна. У него никогда не было столько денег или маз. Он всегда был всего лишь пьяненький.
Жена ушла от него за два года до того, как Нанаро перестал отмечать ход времени в памяти и подчинился его естественному ходу. Когда за окном становилось светло – Нанаро поднимался, вытаскивал из-под матраца десятку и шел на работу. С наступлением темноты он возвращался домой, как всегда навеселе и заваливался в постель, иногда даже не снимая ботинок. Зимой Нанаро натягивал на рабочий комбинезон куртку, а с наступлением лета вешал ее в шкаф. Жизнь его была проста, словно течение реки.
Этот день Нанаро ничем не выделялся среди прочих. С утра он уже успел пропустить стаканчик в забегаловке возле дома, и теперь вооружившись тележкой, на которой стояли несколько ведер, чистящие средства и швабра, направлялся драить сортир. Эту унылую работу Нанаро выполнял безо всякого удовольствия, как и все в своей жизни. Кто-то производит говно, а кто-то его убирает, говорил он себе частенько. Но в говне все.
Нанаро открыл дверь туалета и заглянул туда. На полу сидел какой-то малец. Нанаро повесил на ручку табличку «Уборка», но заходить не стал. Спешить ему было некуда. Прислонившись к стене и дожидаясь пока сортир освободится, он разглядывал своими водянистыми глазами ручку швабры. Вскоре малец вышел, хлопнув дверью. Нанаро равнодушно отметил этот факт. Для него он значил не более, чем сигнал приступить