И мысли пробиться дремучей,
Зубами раскусывая ложь.
Словами-то – не узнаёшь.
Кто-то в нём, такой живучий,
Из города «Нам-нет-калош»
Идёт, не сминая брючин,
И град везёт из снега сплошь.
Зима добра… вот всё ж.
Ива
Неважно чем, хоть вилкой кривой,
Та мать убьёт.
Могла бы убить
За сына, что теперь не живой,
За главную свою смерть.
Война – бездетная жердь,
О спину матери трётся
До ссадин и синяков,
А глубже – в грудь вожмётся
И еле видным сучком:
«Ай, каков! Мог бы жить да жить
Юнец-то твой, а, мать?» —
Скребнёт, и можно не бить.
Что горе-то? Не компромат.
А может – возьмёт автомат,
Она, неважно чья, рукой
Хранящей…
– Колян, беру! На угловой!
Покажем нашим!..
_ _
Похолодало. Задубела ива.
Я счастливая, мои все живы.
Почемука
Ребёнок сказал: «У дяди болит кровь!»
Малыш был серьёзен, даже суров,
Его беспокоило: «А скорая где же?»
– В игрушках твоих, за мишкой, в манеже, —
Ответила я, не думая долго.
– Пожарная там, и синяя волга…
Сынишка отвлёкся, сигналит, жужжит,
И дядя забыт, да здравствует «вжииик»!
А мне, бестолковой, досужей и взрослой,
Готовиться надо к сыновним вопросам,
Иначе ответишь – как будто бы проще,
Для маленьких просто, – в калошах поплоше
Очутишься сразу, молчать не умея.
Растеряно словом снова засею:
– Хоть дядя плохой, нельзя убивать!
Он больше не будет… наверно… стрелять.
Миля
Милитари, кровь на снегу.
Миленький, жизнь на бегу.
Если успею, сходим в концерт,
Даже в театр (если в ответ
Градин не брякнет рассылка,
Было попроще с «Мурзилкой»),
Скушаем помощь в корзинке,
Чашку помоем и вилку
Вместе под краном с водой…
Спим, ой хороший, мой молодой.
Глаголы
№-й
Идёшь, убит. Стоишь, убит.
Упал, лежишь, надеешься…
А это миномёт сбоит.
Недолго, правда, держится:
Лежишь совсем и делишься
На части «было» и «не будет».
А рядом кошка? кукла? трупик…
№№-й
Отчасти смел, но больше глупый
Ты люд: идёшь, стоишь опять.
Где враг мой, брат? Найдётся лупа?
Себя исследуй: чей сын, чей зять.
В прицел, ты думаешь, видней?
Смотрю. Никак. Не вижу я людей
На том конце прожорливого дула…
Калейдоскоп гаси и холодей
К его узорам на электростуле.
Не хочешь, враг мой, умирать?
Близки. Тебе бы это же понять.
Плюгавенький говорит
Тысяч сколько должно умереть,
От скольких миллионов