Венцель со стоном зашевелился на полу, подошли полицейские, Вебер равнодушно подставил руки наручникам. Аня на Вебера больше не оборачивалась, зато Анна-Мария подошла к Веберу, поздоровалась с полицейскими, но смотрела Веберу в глаза.
– Что ты наделал?
– Я сделал то, что должен был сделать. Я не раскаиваюсь, – сказал Вебер, понимая, что уже врет.
– Раскаиваешься. Ты думаешь, она простит тебя?
Он промолчал, потому что самое страшное Анна-Мария уже произнесла.
– О ней и о сыне ты, как всегда, не подумал? Ты ужасно ударил Клауса.
– Я и думал о них. Надо было сильнее.
– Фердинанд тебя об этом не просил.
– Он ни о чем меня не просил.
– Что ты наделал, Вебер? Куда вы его поведете? Я подойду в участок, надо оказать помощь пострадавшему, – заговорила она с полицейскими.
– Ты можешь не беспокоиться обо мне, занимайтесь своим дорогим Венцелем, если меня отпустят, я его добью, так что не спешите меня вызволять.
– Он не в себе, – сказала Анна-Мария полицейским.
– …Где этот псих?..
Вебер различил в стонах Венцеля членораздельную речь.
– Видишь, он уже очнулся.
– Вебер, ты точно псих!.. – шептал Венцель, пытаясь сесть. – Да отпустите вы его… Какая ты скотина, Вебер… – он опять повалился на пол, морщась от разрывной головной боли.
– Видишь, Анна-Мария, он еще и благородный человек, чего обо мне не скажешь. Идемте, – Вебер пошел к выходу, приглашая за собой полицейских.
Он еще пару раз оглянулся, ждал от Анечки хотя бы взгляда, но она не оглянулась. Ни на какие вопросы в участке он не отвечал, не слышал, о чем его спрашивают. Вроде бы гнева в нем было достаточно, и все-таки спасовал, словно кто удержал его руку.
Странный кабинет, странные люди, гул в голове, ощущение, что от груди оторвали кусок – все горит, саднит нестерпимой болью. Все это тянулось уже целую вечность. Появлялась Анна-Мария, что-то говорила, он не слушал, гул в голове нарастал. Откуда-то взялся Гаусгоффер – времени сколько? За полночь. Клеменс с ним, тормошат Вебера, трогают лицо, веки, которые Веберу наконец удалось смежить. Привалился к стене, конца не будет. Стоит закрыть глаза – видит Абеля, все тем же – в темном плаще, с тростью, с его спокойно-зовущей улыбкой,