Совсем рассвело, все-таки это был рассвет. За корпусом Аланда Вебер увидел три дома.
– Вот этот твой, – сказал Гейнц. – Из-за органа выше остальных, орган в гостиной, а по бокам флигелями жилые комнаты, у вас там хорошо. У Абеля с Кохом попроще. Это ты у нас принц заморский, у тебя там концертный зал – играй на здоровье. Руки в порядке?
– По-моему, да, только я еще весь как из глины вылеплен.
– Сказал бы я, из чего ты вылеплен. Иди, иди, не останавливайся, сдам тебя жене – пусть с тобой делает, что хочет, много не будет.
Гейнц открыл дверь, подтолкнул Вебера в спину.
– Аня! Анечка, это я тут ни свет ни заря… Привел тебе твоего… отлупи его хорошенько. Привет, Альбертик, здравствуй, моя радость. Иди ко мне скорее, мой золотой… Вот он, твой папа, никуда не делся. Я тебе сейчас отвернусь, Вебер!.. Пошли со мной в кузницу, Альберт, приехал твой папа, так что пошли, а то у меня горн остынет. Поцелуешь его? Целуй. Мы пошли, а вы тут договаривайтесь. Правда, Аня, побей его, ничего лучше не придумаешь.
Гейнц накинул на Альку пальто, нахлобучил ему шапку, прямо у себя на руке ловко обул его. Аня уткнулась в Гейнца, он выразительно пожал плечами, осторожно обнял и ее.
– Ладно тебе, Анечка, все обошлось. Сейчас он еще и мне мозги выбьет, кто его знает, как он твою радость поймет… Вебер, может, ты сам обнимешь свою жену? Или уж потом без свободных интерпретаций… Прости, Анечка, что я его таким пригнал… шинель поверх кальсон, я даже не обратил внимания… Смотри-ка, Анечка, по-моему, ему даже стыдно…
Гейнц осторожно подвигал Аню к Веберу.
– Вебер, ты до женитьбы смелее был, бери инициативу, кайся, как хочешь, а мы пошли, да, Альбертик?
Алька от удивления уже не только пальцы, а полкулака запихнул себе в рот и огромными глазами смотрел на всех по очереди. Перемены в их лицах ввели Вебера в оцепенение. Аня сама взяла его за щеки, поцеловала его, а он так и стоял истуканом. Гейнц ушел с Алькой на руках.
Она, держа его оцепеневшие плечи, вела его внутрь комнат, словно вся неброская роскошь квартиры Аланда переместилась сюда, и сама себя превзошла. Рояль Аланда. Клавесин Гейнца. Кажется, те же стулья, что стояли в доме Аланда, стеллажи, море книг, нотные переплеты, шторы, овальный стол – все оттуда. Трех с половиной метровый орган, порт с искусной лепниной, глубокие кресла, просторный письменный стол из домашнего кабинета Аланда, письменный прибор на столе, ничего лишнего – и во всем столько заботы, тепла, любви, столько покоя и уюта.
Аня провела его в спальную, пыталась уложить, он, как восковой, подчинялся и всматривался в ее глаза. Она все плачет, и в то же время ее глаза наполнены счастливым испугом, словно не верит, что все происходит на самом деле, не знает, чем ему услужить, пытается укрыть его, приласкать – и все это мешает ей просто сесть рядом. Он будто лишен права голоса, даже за руку взять ее не смеет.
Слава Богу, дом наводняется голосами, шагами – появляется Агнес, с ней Венцель,