– Пока я могу налить в твою руку только целую лужу слез.
– Может, Бог и задумал мою ладонь как чашу для этого священного жидкого кристалла, и даст ему через миллионы лет затвердеть и превратиться в алмаз, – Аланд улыбался, и Кох улыбнулся.
– Отец, из меня никогда ничего путного не выйдет, я как аморфная амёба.
– Но иногда эта амёба умеет сложиться в роскошный кулак. И что для всех особенно неприятно, сын, это с тобой происходит именно тогда, когда все уже начинают верить в твою аморфность.
– Абель меня научил, а его вы.
– А как ты расквасил нос Густаву Шлейхелю, не помнишь? Один он не пошел против тебя. Это не делает чести ему, но делает честь тебе. Я рад, что против моего сына они осмелились выйти только впятером. Вильгельм, мы с тобой еще работать толком не начали, но кое-что уже есть. Теперь ты обнимешь меня?
– Я бы врос в тебя.
Кох обнял Аланда, пытался покрепче уткнуться в него.
– Теперь ляг и отдохни.
Аланд положил голову Коха на подушку, Кох опустился в нее уже спящим. Ему снилось, что он снова чайка и летит против шквального ветра, выводя острые края крыльев чуть впереди себя. Бешеное напряжение вот-вот грозило разорвать его легкое тело, его сейчас должен был сразить самый мощный, сокрушительный шквал, он приготовился врезаться в смертоносный поток, сердце остановилось в предчувствии гибели и дерзком ликовании. Он оглох, так страшен был этот удар, и вдруг сделалось тихо, светло, так светло, что он много раз пытался открыть глаза и зажмуривался опять. Почему так слепил этот свет? Почему он не может ничего под собой, над собой рассмотреть. Никакое солнце не может так сиять. Кох открыл глаза и понял, что он молния, и остановленный миг его жизни – это вспышка, ослепительный миг жизни молнии, пока она проносится в толще облаков.
– Что тебе приснилось, Вильгельм?
Он проснулся, увидел комнату Абеля, Аланд повернулся от окна, в которое он только что смотрел.
– Кем ты был на этот раз?
– Кажется, молнией.
– Как себя чувствует твое тело? Его не растянуло еще сантиметров на десять в длину?
– Я хочу играть Баха, отец.
– Господин Аланд, Вильгельм. Хорошо? Мы не одни.
Глаза Аланда смеялись, Кох улыбнулся. Аланд заговорил про университет. Кох сказал, что на математическое отделение он не хочет, а пошел бы изучать философию, послушал бы некоторые разделы физики, химии. Аланд не удивился, пожал плечами и сказал:
– Хорошо.
Глава