17/XII 67
Послала II письмо Ал.
С первым неожиданная тревога. Пронеси, Господи!
18/XII 67
Мое письмо к Ал. кипит, бурлит, вызывает возмущение и споры. А. ходит по друзьям и ищет защиты – иногда удачно. “И какое ЛК имеет право судить всех!” “Алигер не Шолохов!” Это верно. И я сама очень жалею, что мысли, необходимые, живые, заветные, пришлось высказать по поводу Алигер – а не Сурова или Софронова, напр. Она просто овца… А стихи гнусные.
24/XII 67
Алигер ездит по друзьям, плачется, моего письма не показывает, но называет его грубым и ужасным. Кажется, ее очень жалеет Каверин… Ну что ж! Была бы ясность, остальное неважно.
28/XII 67
Получила еще одно письмо от Алигер, кот-ого никак не ждала. Грубое, гнусное, натянуто-высокомерное. В первую минуту я испытала боль от грубости, а потом – большое облегчение. Теперь я могу больше о ней не думать, за нее не тревожиться. Глупая и пустая душа. Она не в состоянии подняться до уровня темы, которую сама же поставила в своих стихах.
4 января 1968
Ал. 37 года не заметила. Только 49 (космополиты).
Е. А. все твердит, что Ал. надо сохранить, что ей надо объяснить… Но если она жизнью в 67 г. не приведена к сознанию происшедшего, то словом ее не пробьешь.
Ах, как я вижу за ее плечами весь толстокожий и трусливый круг – …трусливейшего Льва Ильича Левина, нежную лилию – жену негодяя – Наташу Павленко… Они до сих пор такие же, как были, их ничем не переменишь. Ни ХХ ни XXII-м.
И они обороняют свою дорогую им юность – грязью, клеветой, стишатами.
Е. А. сказал Алигер, что подписывается под каждым словом моего письма, но обсуждать его отказался: “я пришел к вам говорить о ваших стихах”. Затем сказал, что если бы мое письмо было адресовано не ей, а Иванову, он настаивал бы на распространении.
13 февр. 68
Окончила работу над “Не казнь, но мысль…», всё лежит готовенькое, чисто переписанное – но что делать далее – ума не приложу.
22 февраля 68
А я снова переделала Не казнь, но мысль, отказавшись от милого Колокола и сделав подзаголовок: К 15-летию со дня смерти Сталина. Так конечно спокойнее. Но все равно – очень тревожно. Пошлю в Известия…
Когда она обращалась со своими открытыми письмами к Шолохову и гонителям Пастернака, таких колебаний у нее не было.
А тут – были.
Вызваны они были, как это видно из только что прочитанных нами ее дневниковых заметок, не только собственными ее сомнениями в необходимости такого демарша, но и реакцией некоторых (и даже многих) близких ей людей, всегдашних неизменных ее единомышленников:
Е. А. все твердит, что Ал. надо сохранить, что ей надо объяснить…
Кажется, ее очень жалеет Каверин…
Е. А. – это Евгений Александрович Гнедин, человек редкого мужества и благородства, промыкавшийся по сталинским тюрьмам и лагерям свои семнадцать лет и сохранивший (в отличие от многих) ясный ум и «душу живу». А Вениамин Александрович Каверин в эти самые дни (25 января 1968 года)