Где-то к середине утра он оторвался от работы, чтобы подняться на мансарду, где он пятьдесят раз отжал от груди 40-килограммовую гирю и пятнадцать минут погреб на байдарке-тренажёре, после чего сделал двадцать выстрелов из пневматического пистолета Флобер. Закончив, он открыл световой люк и высунул наружу голову. Он намеревался посмотреть сверху вниз на заднюю сторону дома, стоящего за ними. К сожалению, мешала крыша.
Он панически боялся высоты, хотя в данном случае было не так высоко, чтобы это остановило его вылезти на крышу. В прошлом году кто-то пробрался к ним в дом именно таким путём; и сейчас, выходя наружу, он увидел, каким беспечным был человек. Середина крыши была плоской, но вокруг неё вниз до свеса крыши каскадом спускался шифер, прерываемый только четырьмя трубами с несколькими дымоходами каждая. Он почти дополз до края плоской части крыши, затем ухватился, как ребёнок за мать, за трубу и посмотрел вниз. Слава богу, он смог увидеть то, что хотел: у дома был подвальный вход, к которому был доступ через кажущуюся плоской дверь на земле, которая на самом деле была наклонена относительно фундаментной стены. На нулевой отметке был также задний вход, ведущий, вероятно, на кухню и в продуктовую кладовую.
С помощью простого инструмента проникнуть кому-либо внутрь – не проблема. Он имел в виду себя, как и того человека, которого видел Фрэнк; он подумывал проникнуть внутрь дома и обнаружить свидетельства тому, что кто-то действительно был там. Ему вдруг в голову пришла мысль, что идея эта совсем никудышная. Если бы он нашёл что-нибудь, ему бы тогда пришлось заявить в полицию; они бы задержали его за взлом и проникновение – достаточно, чтобы подвергнуть испытанию даже снисхождение к нему Пансо. Он пополз обратно к световому люку, скользнул вниз и замкнул его, сердце колотилось.
Утренние письма лежали на столе, когда он подошёл к нему: ещё два приглашения, от которых он откажется, письмо от издателя, обещающего более выгодные условия, чем у него есть от сегодняшней компании, ещё одно письмо от неизвестного, кто обещал значительно увеличить его доход, представляя его работы издателям выгодным образом за небольшой процент. Он подумал – это что-то новенькое – все писатели, кого он знал, делали это сами. Или принимали, что предлагалось; и только некоторые из них были в состоянии так или иначе торговаться.
Ещё одно письмо было от мужчины (или женщины?), назвавшего себя Альберт Джадсон:
Дорогой маэстро
Какая радость и успокоение, что вы снова с нами! Я ликую от того, что вижу вас в добром здравии! Как мне хочется сидеть с вами в вашей гостиной и болтать за жизнь, как говорят в вашей стране, как два старых друга, разделяющих одинаковое отношение к литературе и творческой деятельности. Я думаю о наших беседах на различные темы, интересные для писателей. С вашим присутствием город снова зажужжал! И хотя я не достоин даже чистить ручки, которыми вы творите с таким мастерством, я умоляю вас прислать мне ваши книги, подписанные как вам будет угодно.
Ваш навсегда.
Альберт