Без нанесенных каш-малаш
Из снега, без узорцев в раме
Оконца. В общем, от зимы
Осталось разве что названье,
Больному миру воздаянье
Из неба порванной сумы.
На меже
Весна тревожна и мятежна.
Когда уходит снег,
В мир возвращается невежда —
Особый человек…
Лишенные благого слова,
Ходящие в немых
Вдали от шума городского
Жгли чучело зимы.
Но в чём-то правы были эти
Сказители миров,
Резвясь и прыгая, как дети,
Средь копей и костров,
Пока иные с чином, ладом
Торги вели свои…
И вроде б ничего не надо:
Ни пряников, ни мармелада…
– Ну что! Ну, что ещё тебе?!
Ну что ещё!
– Любви.
Скоро кончился век
Был человек, и… нет человека.
Умерло тело – осталась душа.
Жизни такое совсем не помеха,
Жизнь как была, так и есть хороша.
По пересудам и по сожаленьям
Время пройдётся своею метлой.
Отпочковавшееся поколенье
Выстроит свой независимый строй.
Был человек, был, и… нет человека.
Умер, ушёл, но осталась судьба:
Может, случится, и вспомнятся где-то
Имя, и вера, и дело раба.
Вспомнятся небом, дождями и ветром;
Вспомнятся снегом, а может, – под снег:
Был человек, был, и нет человека!
Нет, а недавно скончался и век.
Вместе с собою забрал он остатки
Тех, кто его хоть немного да знал.
Время сперва рвёт листы из тетрадки,
После берётся за тех, кто писал.
Время берёт и выводит куда-то
По одному их… совсем далеко.
Как-то однажды я слышал, ребята:
Смерть тяжела – после смерти легко.
Будет легко! Обязательно будет —
Стоит об этом еще раз сказать!
Не для того же рождаются люди,
Чтоб умереть… Но бессмертными стать!
Пять строф в книгу
Погиб… и сам убить успел
В ночной вчерашней перестрелке.
И на часах застыли стрелки,
И школьный раскрошился мел,
И что-то явно изменилось
Между Вселенной и людьми —
Замазалось, перечертилось,
Переигралось с «ля» на «ми»,
Сползло с прямой на угловатость,
С тепла – на влажный и сырой.
Запахло марлями, палатой,
Землей, окопом и войной.
Закрасились свинцово-красным
Закат и солнце заодно,
И невозможно безучастно
Легли желания на дно.
И было всё непостижимым:
И ночь, и звезды, и луна,
И свет от Иерусалима,
И тот