– Попробуйте обратиться Управление водоснабжением и канализацией. У них превосходный чай. Хотя преступлениями они вряд ли занимаются, – Пансо улыбнулся, намеренно притворной улыбкой, когда уголки губ едва приподнимаются. – Мы начинаем расследование, когда у нас есть свидетельства. А здесь свидетельств нет.
Мортон встал. – Может быть, найду что-нибудь там, где она снимала комнату?
– Если будет что, – Пансо нацелился на него карандашом, опустив свою огромную голову, будто собирался выстрелить, – Вы уж сообщите это в отдел пропавших лиц, никакой самодеятельности, ладно?
– Как я могу? – Мортон усмехнулся. – Это бы не было респектабельно. Он попробовал чай ещё раз и понял, что пить его не будет.
В девять вечера дождь всё ещё лил, когда, закутанный снова в макинтош, он вошёл в свой «задний садик», на самом деле спутанный клубок сорняков, до которых раньше ему не было никакого дела. В одном из карманов у него был новенький кольт, в другом – примитивный фонарик «Эвер реди»28. «Самая последняя новинка, свет горит двенадцать секунд», – написал ему знакомый, отправивший это чудо из Америки. Называется: «проблесковый свет». Он ещё не успел его включить, когда споткнулся обо что-то и чуть не упал головой вперёд; он выставил при падении правую руку и ощутил рыхлую землю: там была небольшая ямка, небольшая кучка земли и лопата. Имитация садоводства Фрэнка?
Было безветренно, но дождь всё лил непрестанно. На фоне тусклого отблеска города соседние дома читались лишь очертаниями, и их масса прерывалась лишь освещёнными газом прямоугольниками окон. Садик представлял собой чёрную яму, ограждённую кирпичными стенами высотой с человеческий рост. Мёртвые сорняки, одеревеневшие уже как палки, были почти такой же высоты, и, когда он пробирался сквозь них, с их оперенья-верхушек капала вода. Как-то он и Фрэнк говорили о том, что надо бы посадить траву и восстановить бордюры, а выполоть остававшиеся иллюзией старые степные розы, убрать остатки решётки для вьющихся плодовых, извержения кустарников, которые, как однажды, наверное, предполагалось, должны зацвести. Фрэнк хотел также развести огород с различными травами и салатами. Дальше разговоров дело не сдвинулось: задний садик так и остался джунглями.
Идя в темноте по тому, что осталось от кирпичной дорожки, Мортон поймал себя на том, что думает о Корвуде. Он как бы разделял страдания молодого человека. Его собственная реакция на ужасы войны, и проявилась в неспособности сочувствия, отдалении от его молодой жены, а затем и от сыновей. А позднее она проявилась в виде грёз и фантазий, превратившихся в романы, которые его английский издатель называл «шедеврами ужаса». Вот вам сегодня молодой Корвуд, переживающий свой собственный ужас, но несгибаемый остатками самого ужаса, не смягчал и не ограждал себя отсрочками и превращал всё это в фантазии художественной литературы.
Мортон споткнулся, выругался, продолжил