Закрыть глаза. Нет, не закрывай! Смотри! Смотри вперед, смотри внутрь себя! Да, сегодня они любят его, а завтра, если его убьют, полюбят другого! Народ, это тоже человек! Он забывает и изменяет! Народ это одно существо, и оно несчастное, оно глупое и ненавидящее, оно любит только то, что делает ему хорошо, и только того, кто делает ему это хорошее! А, нет, нет, совсем нет! Не так! Народ любит еще и того, кто ничего хорошего ему не делает, а издевается над ним, мучит его, держит его в черном теле и губит, и казнит его! Любовь народа может быть куплена совсем не хлебом, не миром, не землей – она может быть заработана бессчетными смертями, и в результате – смертью самого этого народа; его хозяин процедит сквозь желтые прокуренные зубы: ничего, не жалей, народ это куча мала, это тесто, это сапожная вакса, это муравьи и клопы, стада, и надо баранам резать глотки! Все равно они потом еще больше народятся! Убить, чтобы родить! Казнить, чтобы в страхе держать! Чтобы те, кто хочет тебя ненавидеть, любили тебя лишь за то, что ты – сильнее их всех! Жесточе! Хитрее!
– Убежать, – сказала Надя сухими губами, и их омочили, ожгли капли слез, у нее было чувство, что ее глаза – две горящих свечи, и горячий воск стекает ей по щекам и губам, застывая, – убежать, да. Мы убежим.
Она опять склонилась над больным.
Глаза в глаза. Они теперь были связаны, и связь эта была крепче, чем все крепкое, испытанное ею в короткой глупенькой, невнятной, как плохо выученный урок в гимназии, сладкой как дешевая шоколадка, бедной жизни.
Губы в губы.
– Мы убежим из Горок. Я буду готовиться.
Она видела, как дернулся на беззащитной шее кадык.
– У меня есть рюкзачок. Старый ягдташ отца… я его с гимназии помню. Я в нем сюда продукты из Москвы возила. И еще котомка.
Он снова сглотнул. Он не мог говорить от счастья.
– Когда я соберу вещи, я дам вам знать.
Птица села на карниз, ходила по карнизу, махала крыльями, что-то старательно клевала.
– Лежите спокойно. Отдыхайте. Мне нужно время.
Она внезапно стала твердой, как сталь молота. Или крестьянского серпа.
– Вы поняли меня? Я вас поняла.
Она обеими руками взяла и пожала обе его руки.
Птица еще потопталась немного на карнизе, раскинула крылья, взвилась, улетела.
И молодая улетела: вспорхнула с кровати, полетела к двери, вылетела в нее, будто сквозь доски просочилась, ударив в них грудью, сердцем, клювом, молодым крылом.
***
Ей