Жак. Жорж Санд

уважения и дружеской приязни. С другой стороны, Жак – мой самый старый, самый лучший друг; при отступлении из России он больше трех лье нес меня на спине. Да, барышня, невысокий Жак нес такого огромного детину, как я, а без него мне пришлось бы замерзнуть рядом с моей убитой лошадью; он сам чуть не умер от такой «легонькой ноши». Я, кажется, вам уже рассказывал про это? Но я мог бы вам рассказать еще много о том, что он сделал для меня. Платил мои долги, предотвращал дуэли, парировал сабельные удары в сражениях, а случалось, и в кабаках, без конца оказывал мне всякие услуги. А я? Что я сделал для него? Ровно ничего. Разве я имею право говорить о нем как о любом другом?

      – С кем-нибудь посторонним – конечно, нет, – ответила я, – но со мной, поверьте, вы обязаны говорить откровенно.

      – Не знаю, ей-богу, не знаю! Я вас очень люблю, дорогая мадемуазель Фернанда, но, видите ли, Жака я люблю еще больше.

      – Верю. Однако я расспрашиваю вас не только ради себя, но и в интересах Жака.

      – Фернанда права, – вмешалась Эжени. – Она должна знать характер своего мужа, чтобы избавить его от мелких огорчений, а может быть, и от больших горестей. Ведь она сказала, что любит Жака и житейские мелочи не могут оттолкнуть ее от него. Раз Фернанда так говорит, надо поверить ей – она не станет лгать. Я считаю, что ее слово свято. С другой стороны, я знаю, что Жака нельзя упрекнуть в серьезных грехах, и, стало быть, будет вполне удобно сказать ей все, что ты знаешь о нем. Я вот, например, часто слышала о каких-то чудачествах Жака. Но могу во всеуслышание заявить, что никаких странностей с его стороны не замечала, и за три месяца, что он живет у нас, мне приходилось удивляться только его мягкости, его ровному характеру и трезвому уму.

      – Вот как раз ты делаешь то, чего я не хотел делать, – прервал ее муж, – ты уклоняешься от истины. Правда, ты обманываешь нас безотчетно. Женщины всегда на стороне Жака, даже моя Эжени, хоть она-то, конечно, женщина здравомыслящая.

      – Ну что ж, я хочу быть еще более пристрастной к Жаку, – сказала я. – Хочу увидеть его таким, каков он в действительности. Говорите, дорогой полковник. Какой характер у Жака? Кто он? Прихотливый оригинал? Человек вспыльчивый?

      – Вспыльчивый? Нет. А если он и поддается горячности, я этого никогда не замечал. Он всегда кроток, как ягненок.

      – А как насчет прихотей?

      – Я отвечу вам лишь при том условии, что вы позволите мне дословно передать Жаку наш разговор – сегодня же вечером.

      Условие несколько смутило меня. «Как, – думала я, – Жак узнает, что я заподозрила его в горячности, лишающей человека здравого смысла, и что я выспрашивала у его друзей о неведомых мне чертах его характера, вместо того чтобы напрямик расспросить его самого и всецело положиться на его слова!»

      – Не беспокойтесь, – сказал мне полковник Борель. – Оставим в стороне этот вопрос, избавьте меня от необходимости отвечать на него, и ручаюсь честью, что я ничего не скажу Жаку.

      – Может быть, я напрасно приступила к вам с расспросами, – возразила