Жак. Жорж Санд

от союза мужчины и женщины, не сковывающего навсегда их свободу. Но мужчины слишком грубы, а женщины слишком трусливы, чтобы потребовать закона более благородного, чем тот железный закон, который сейчас управляет их судьбой, – людям без стыда и без совести нужны тяжелые цепи. Улучшения, о которых мечтают немногие широкие умы, невозможно осуществить в нашем веке; эти реформаторы забывают, что они на сто лет опередили своих современников и что, прежде чем изменить закон, нужно изменить человека.

      Когда ты принадлежишь к людям, жаждущим перемен, когда чувствуешь, что ты менее груб и менее жесток, чем общество, в котором ты обречен жить и умереть, нужно или вступить с ним в схватку, или удалиться от него. Первое я уже сделал, теперь хочу сделать второе. Я жил одиноко, презирая людскую суету, умывая перед Богом руки в знак невиновности своей в подлостях рода человеческого; теперь я хочу жить вдвоем и дать существу, подобному мне, покой и свободу, в которых мне было отказано. Всю свою силу и независимость, которые я приобрел в жизни одинокой и полной ненависти к людям, я хочу обратить на пользу существа слабого, угнетенного, бедного, и оно будет всем обязано мне; я хочу дать моей жене счастье, неведомое женщинам, хочу, вопреки правилам общества, которое я презираю, дать ей те блага, в которых оно отказывает женщине. Я хочу, чтобы моя жена была существом благородным, гордым и искренним; хочу, чтобы она осталась такой, какою ее создала природа; хочу, чтобы у нее не было ни нужды, ни желания лгать. Я ухватился за эту мысль – вот что теперь стало целью моего унылого и бесплодного существования, я уверяю себя, что, если мне удастся осуществить свое намерение, жизнь моя будет не совсем напрасной.

      Не улыбайся, Сильвия: дело это непростое, и, быть может, оно окажется более важным перед лицом Господа, чем завоевания Александра Македонского. Я применю в нем все свое мужество, всю свою силу; если понадобится, я пожертвую всем – состоянием, любовью и тем, что люди называют честью; ведь я не скрываю от себя, какие трудности ожидают меня и какие препятствия поставит передо мною общество. Я знаю царящие в нем предрассудки, знаю, что его угрозы, его ненависть окажутся путами, которые будут мешать моим шагам и ледяным ужасом наполнят ту, которую я взял за руку, чтобы повести ее с собою безлюдной дорогой; но я все преодолею, я это чувствую, я знаю. Если мужество мое ослабнет, разве ты не будешь возле меня, разве не скажешь: «Жак, помни, что обещал ты Богу!»

      VII

От Фернанды – Клеманс

      Тилли

      Какая ты насмешница! Ты находишь, что я подражаю жаргону старых вояк, словно сочинитель, написавший десяток водевилей. А все же ты ведь нашла, что я правильно сделала, передав тебе подслушанные разговоры. Я тоже так полагаю, ибо вижу, что ты почти уже примирилась с Жаком, – его хладнокровие и смелость тебе нравятся. А что же мне-то сказать о них!

      Я последовала твоему совету и, право, уж не знаю, какие выводы должна сделать из моего недавнего разговора с Борелями.