Именно непостоянство, текучесть романа обуславливает его безграничность, способность охватить и вобрать в себя всё: письма, стихи, философские рассуждения, случайные реплики, газетные объявления, низкое и высокое, прекрасное и уродливое. А в начале XIX века роман оказался способен вобрать в себя даже эпическую поэму.
5. Сравнение эпической поэмы и романа
Литература живёт по своим законам и в своём времени. Она может опережать жизнь, может отставать от неё, а может вовсе с нею не считаться. Политическая победа Севера над Югом ещё не значила победу литературную, ибо власть Данте сильнее власти пап.
Эпическая поэма подобна столпу. Три античные поэмы были способны долгие века служить основой европейской культуры. То же можно сказать и о поэмах Данте, Ариосто, Тассо и Мильтона, чья мощь колоссальна.
Роман же напоминает некую живую стихию, необъятную, постоянно изменяющуюся, всюду стремящуюся проникнуть. Должно быть море романов, в том числе и массовых. Эпическая поэма не может быть массовой, а вот для романа это – естественное состояние.
Интересно отметить, что сюжет «Неистового Роланда» основан на рыцарском романе, то есть уже в те времена роман оказывал определённое влияние на эпическую поэму.
Если авторы эпических поэм словно воздвигали свои творения, которые часто являлись вершинами их творчества, то роман сам заполонял литературу, понуждая автора к новому и новому писанию, подчас даже и не очень удачному (у романа «Робинзон Крузо» есть куда менее известное продолжение).
«Гаргантюа и Пантагрюэль» и «Дон Кихот» были написаны во времена царства эпической поэмы (Рабле – современник Ариосто, Сервантес – Тассо), но они, романы Рабле и Сервантеса, не стали точками преломления литературы – они стали точками излучения, распространявшими влияние романа на всю литературу.
И прошло ещё несколько веков, пока стихия романа не проникла повсюду, даже в эпическую поэму. И тогда возник «Фауст».
6. «Фауст»
Насколько гений Гёте был всеобъемлющ и вбирал и литературу, и науку, настолько и «Фауст» вбирает в себя и поэзию, и средневековую легенду, и драматургию. Но это, увы, делает последнюю великую эпическую поэму аморфной.
Внешне «Фауст» напоминает пьесу, но постановка такого произведения на сцене полностью (без сокращений) была бы очень затруднительна. И дело не в объёме произведения (есть же довольно длинные пьесы Ибсена «Бранд» и «Пер Гюнт»). В «Фаусте» нет сценической целостности, он состоит из двух разнородных частей, потому что сам Фауст – не герой эпической поэмы, а герой романа, воплощение вечно стремящегося к новому духа, жаждущего познания и не способного остановиться. Именно Фауст по Шпенглеру и есть воплощение сущности европейца. Первая часть «Фауста» – победа романа над эпической поэмой. Но… есть ещё и вторая часть, где уже сам Гёте как будто выступает на стороне побеждённого. Вторая часть «Фауста» – своеобразная