неразрешимые противоречия. Верный своим армянским генам, Жора был патологически ревнив
по отношению не только к жене, но и к дочери. Одна мысль, что какой-то мужчина может
приблизиться к ней ближе, чем на расстояние вытянутой руки, повергала его в нездоровое
возбуждение, которое иногда заканчивалось сердечным приступом. Пока Лялька училась в
школе, особых проблем не возникало: все невинные школьные романы укладывались в рабочее
время, и к приходу папы с работы она сидела паинькой за учебниками. Да и боязнь пролететь с
поступлением в институт тоже делала своё дело – Жоре как-то удалось внушить дочери, что у него
принципы и что просить за неё он не пойдёт. Более того, если она провалится, то навсегда
замарает его честное имя, и он просто не знает, сможет ли после этого жить. Лялька
действительно грызла гранит науки, утешая себя тем, что, вот поступит – и тогда…
«И тогда», по логике событий, наступило в летний день сразу за последним экзаменом,
когда ей позвонила приятельница-абитуриентка Лилька с радостным воплем: «Свершилось! Мы с
тобой – в логове будущих дипломатов! Готовь вечерние платья для приёмов и сумки из
крокодиловой кожи для валюты! Учись пить Курвуазье не морщась и соблазнять мужиков одним
выстрелом глаз!»
Лилька и так умела устроить праздник души и тела на ровном месте, а тут событие тянуло
– конечно, в её системе координат – на феерический загул. Ляля познакомилась с Лилькой в
самом начале, на первом экзамене – сочинении по литературе; ту в присущей ей бесшабашной
манере угораздило писать сочинение на вольную тему – что-то типа «Есть у революции начало –
нет у революции конца». Вольность темы стала, кажется, уважительным предлогом для того,
чтобы беспокойная Лилька, сидевшая в соседнем ряду, шумно, как мышь в амбаре, шуршала
бумагами, ёрзала по стулу, восторженно хихикала себе под нос и даже задавала уточняющие
вопросы экзаменаторам, надзиравшим за общим порядком в зале, чем отвлекала
дисциплинированную Ляльку, с трудолюбием муравья раскрывавшую тему «дубины народной
войны» по толстовскому роману. Общего между ними ничего не было, если не считать
номенклатурности родителей и необузданности семейной фантазии при выборе имён – Лилька
проходила по документам не иначе как Черных Лионелла Марксовна, что, конечно, звучало ещё
забористее, чем Клеопатра Жораевна Беленькая, с учётом идеологического гандикапа в отчестве.
В остальном Лилька, с её характером экстраверта, импульсивностью и невоздержанностью
на язык, выгодно отличалась от Ляли, которая, при всей открытости характера, всё-таки
додумывала мысли, прежде чем их озвучивать, и заканчивала фразы там, где Лилька издавала
первобытные звуки и беспрестанно хохотала. Вот и тогда, после экзамена по английскому,