Хлойи тихо посмеивалась над попытками Вертумна свести их вместе. Они были слишком разные, да к тому же она его явно не интересовала. Вообще же, что его интересовало, Хлойи так и не смогла понять. Маркус казался ей очень странным человеком. Эта странность проявлялась во всём: в походке и движениях, то уверенных и надменных, то сумрачных и вялых, словно его мучила болезнь, в тех почти неуловимых моментах, когда в глазах Кровника мелькала какая-то пугающая пустота и тут же сменялась обычным насмешливо презрительным выражением. Даже волосы, густые и чёрные росли по-особенному, ровной шапочкой покрывая голову.
Этим вечером Маркус снова был у них в гостях. Триклиниум47, не имевший одной стены, переходил во внутренний дворик-сад, и голоса вечерних птиц задумчиво журчали в воздухе. Ветерок теребил лепестки цветов, узорчатые тени веток трепетали на стенах. Кровник с отцом Хлойи полулежали на подушках, набитых пухом и ароматными травами и, потягивая подслащённое вино из чашек, расписанных картинами телесной любви, неспешно перекидывались загадочными и бессмысленными фразами, потом дружно хохотали, поняв всю нелепицу сказанного. Они были похожи на двух детей, играющих в своё удовольствие.
– Хло-ойи. Поди-ка сюда, – Вертумн заметил гуляющую по саду дочь.
Девушка быстро состроила недовольную гримаску и вошла под крышу.
– Ты звал меня, отец? – сказала она, подчёркнуто не глядя на гостя. Захмелевший Маркус улыбался – игра ему явно нравилась.
– Да, Хлойи, – нараспев сказал Вертумн. Это была его манера говорить, даже не говорить, а «пропевать слова». – Посиди с нами, дочь моя.
Девушка с видимой неохотой опустилась на край дальнего от Маркуса ложа.
– Я и мой гость, славный Маркус, – Вертумн картинно почтительно кивнул на Кровника – мы хотели бы, чтобы ты прочла нам что-нибудь из любимых тобою поэтов.
Хлойи состроила страдальческую мину, и с видом легионера в самом начале перехода через пустыню начала декламировать на певучем греческом:
…и песни ветвей, шелестевших когда-то,
нам напевали печальные нимфы;
и город героев из тиса и бронзы
вставал, будто призрак; прощальное солнце…
Девушка внезапно умолкла, забыв слова, и тут же Маркус продолжил:
…вставшее рано, летело по небу;
по листьям потерь шли наши ноги
резвилась удача, но раненым зверем
кричал за порогом непройденный путь.
Маркус закончил и Вертумн тут же