– Нечто мертво, – ответил он, сдерживая дрожь. – Но что именно, мы не знаем.
– А почему мне об этом не сказали?
– Я не сомневался, что вы вскорости обо всем узнаете.
Император уселся на стул, и рабы принялись полировать ему ногти и расчесывать волосы, умащивая их благовониями.
– Вы всегда обо всем узнаете, – добавил он.
– Кишаурим, – после паузы сказала императрица.
– Ну конечно же.
– Тогда они знают. Кишаурим знают твои планы.
– Это не имеет значения. Они и так их знали.
– Ксерий, неужто ты стал глупцом? А я-то думала, что ты будешь готов к пересмотру.
– К пересмотру чего, матушка?
– Твоего безумного соглашения с язычниками. Чего же еще?
– Матушка, замолчите!
Ксерий нервно покосился на девушку, но та, похоже, не знала ни единого слова по-шейски.
– Об этом не следует говорить вслух. Никогда больше так не делайте. Вы меня поняли?
– Но кишаурим, Ксерий! Ты только подумай! Все эти годы – рядом с тобой, под обличьем Скеаоса! Единственный доверенный советник императора! Злой язык, постоянно отравляющий совещания своим кудахтаньем. Все эти годы, Ксерий!
Ксерий думал об этом: точнее говоря, последние дни он почти ни о чем другом и думать не мог. По ночам ему снились лица – лица, подобные сжимающемуся кулаку. Гаэнкельти, умерший так… так нелепо.
А был еще вопрос, который настолько его ошеломил, что теперь постоянно маячил на краю сознания, невзирая на всю скуку повседневных обязанностей.
«А другие? Другие такие же…»
– Ваша нотация вполне обоснованна, матушка. Вы знаете, что во всем есть баланс, который можно нарушить. Вы сами меня этому учили.
Но императрица не успокоилась. Старая сука никогда не унималась.
– Кишаурим держат в когтях твое сердце, Ксерий. Через тебя они присосались к душе империи. И ты допустишь, чтобы это беспримерное оскорбление осталось безнаказанным теперь, когда боги послали тебе орудие возмездия? Ты по-прежнему хочешь остановить продвижение Священного воинства? Если ты пощадишь Шайме, Ксерий, ты пощадишь кишаурим.
– Молчать! – раздался оглушительный вопль.
Икурей Истрийя неистово рассмеялась.
– Мой голый сын, – сказала она. – Мой бедный… голый… сын.
Ксерий вскочил со стула и растолкал окружающих его рабов; вид у него был уязвленный и вместе с тем недоуменный.
– Это не похоже на вас, матушка. Вы никогда прежде не относились к числу людей, трясущихся при мысли о загробных муках. Может, вы просто стареете? Расскажите, каково стоять на краю пропасти? Чувствовать, что чрево ваше иссыхает, видеть, как во взглядах ваших любовников появляется нерешительность – из-за тайного отвращения…
Он ударил, повинуясь импульсу и метя в ее самолюбие – это был единственный известный ему способ уязвить мать.
Но Истрийя и виду не подала, что ее задели слова сына.
– Пришло