– Какого черта ты там делал?
Это Даниэль, в куртке, пахнущей ладаном и сигаретами. Он смотрит, нахмурившись, и в этот момент похож на отца – на их общего отца. В одной руке Даниэль держит шлем, другую не убирает с плеча Мэтта. Его мотоцикл тут же.
– Ты откуда? – спрашивает Мэтт.
– С кладбища. Так что?..
Мэтт не отвечает: он не помнит. Похоже, последний прием таблеток он пропустил – или несколько.
– Садись, – Даниэль достает второй шлем. – Я всё равно к тебе ехал. Тут рядом.
– Зачем?
– За сердцем.
Оно находится в холодильнике, в небольшой квартире Мэтта. И пока последний пьет таблетки, Даниэль матерится. Потом поворачивается к брату.
– Какого хрена? Ты сожрал мое сердце?
– Не я. Кот.
Тот сидит в углу кухни и довольно умывается. Даниэль прикидывает, не бросить ли сердце в кота, на пол капает кровь.
– Нечего было в моем холодильнике хранить, – резонно говорит Мэтт.
– Домой далеко везти. Ладно… можно его съесть.
– Прямо сейчас?
– Я не обедал.
Готовят они оба плохо, но Мэтт полагает, что стоит просто кинуть побольше специй, и будет отлично. Мясо действительно выходит неплохим, а кусок сырого еще раз перепадает коту.
Закат окрашивает окно и оплывшие свечи, когда Даниэль начинает собираться.
– К полуночи, – говорит он. – И не опаздывай.
– Это ты обычно опаздываешь.
Но Даниэль не отвечает. Он застывает на месте, резко бледнеет, уставившись в одну точку, но вряд ли что-то видя.
– Дан? Что с тобой?
Раньше такого не бывало. Но так же резко Даниэль приходит в себя и с раздражением проводит по волосам:
– Это не я, это лоа. В последнее время их клинит. Не знаю. Как будто они что-то ощущают.
Он запинается: лоа – обычные духи, не могут они ничего ощущать. Мэтт смотрит на брата нахмурившись:
– Ты уверен, что стоит прямо сейчас ехать?
– Лучше о себе позаботься, – огрызается Даниэль, но тут же осекается. – Извини. До вечера.
Вечера в особняке Эшей похожи друг на друга. Если, конечно, не случается необычного: кто-то умер или вернулся отпрыск семейства после пятнадцати лет вне Нового Орлеана.
Пышные кусты вдоль ограды тихонько шелестят на ветру, и сквозь них можно рассмотреть светящиеся окна в огромном доме. В комнате под крышей сидит старик Бернард Эш: иногда у окна, выпуская в ночь белесый трубочный дым. Откуда-то доносятся звуки музыки, в другой части дома слышен телевизор, старуха распинает то ли внучку, то ли внучатую племянницу – черт сломит ногу в семейном древе Эшей.
Вечер вокруг и внутри дома полнится приглушенными звуками. Но стены достаточно толстые, чтобы обитатели особняка не мешали друг другу – или не следили за домочадцами.
Стрелка часов показывает половину двенадцатого,