Эмоциональный энтузиазм индивида тоже выглядит, как воздействие совести: заниматься спортом, хорошо учиться, много читать, быть остроумным, играть на гитаре, не курить, носить модную причёску… – эти рефлексии приводятся к общему знаменателю: не быть прорехой на обществе… Моя мать не умела шить. Она покупала ткани, садилась за машинку и сокрушалась, как виноватая: «женщина я или не женщина!». Совесть побуждала её прилагать усилия, чтобы стать «приемлемым членом общества». Утомив сиюминутные эмоции этими угрызениями, она откладывала шитьё в долгий ящик. В тоже время совесть даёт право не согласиться с чем угодно, даже с инстинктом самосохранения и подталкивает стать тем, «который не стрелял». Она действует, как воля к смерти.
Делёз задаётся вопросом: что для нас означает «другой» по своим действиям или последствиям? «Первое воздействие другого заключается в организации фона. Я гляжу на объект, затем отворачиваюсь, позволяю ему вновь слиться с фоном, в то время как из того появляется новый объект моего внимания. Если этот новый объект меня не ранит, если он не ударяется в меня с неистовством снаряда, то потому, что невидимую мне часть объекта я полагаю как видимую для другого. Эти объекты у меня за спиной доделывают, формируют мир, именно потому, что видимы для другого. Он препятствует нападениям сзади, населяет мир доброжелательным гулом… Когда жалуются на злобность другого, забывают другую злобность, еще более несомненную, которой обладали бы вещи, если бы другого не было. Что же происходит, когда другой исчезает в структуре мира? Остаётся единственное грубое противостояние солнца и земли, невыносимого света и темноты бездны. Воспринимаемое и невоспринимаемое, знаемое и незнаемое сталкиваются лицом к лицу в битве без оттенков… Мое видение сведено к самому себе… повсюду, где меня сейчас нет, царит бездонная ночь. Грубый и чёрный мир вместо относительно гармонических форм, выходящих из фона, чтобы вернуться туда, следуя порядку пространства и времени. Лишь бездна, восставшая и цепляющая, только стихии, бездна и абстрактная линия заменили рельеф и фон – всё непримиримо. Перестав тянуться и склоняться друг к другу, объекты угрожающе встают на дыбы. Мы обнаруживаем их нечеловеческую злобу. Как будто каждая вещь, низложив с себя свою ощупь, сведённая к самым своим жёстким линиям, даёт пощечины или наносит нам сзади свои удары. Что же такое другой? Это прежде всего структура поля восприятия, без которого поле это не функционировало бы так, как оно это делает. Какова эта структура? Это структура возможного: