– Не хочется с вокзала в гестапо загреметь, с нашим грузом… – он вынул из кармана пиджака замасленный сверток и перочинный нож.
Увидев кровяную, пахнущую чесноком колбасу, мягкое, почти растаявшее сало, Циона едва успела подняться. Девушку пошатывало, она прошла по вагону, хватаясь за лавки, стараясь удержаться на ногах. Рванув на себя хлипкую дверь каморки, в тамбуре, наклонившись над дырой в полу, Циона закашлялась:
– У Цилы так было, с первого раза. Нет, нет, я не хочу… – девушку вывернуло, желтой, горькой жидкостью:
– Пятый раз, с утра. Он пока ничего не заметил. Или он просто не говорит? Он знает, куда пойти. Он водил такие знакомства, до войны. Но я не могу… – Циона всхлипывала, – не могу. Второй месяц ничего нет. Я не знаю, что делать… – умывшись под гремящим рукомойником, она вернулась в вагон.
Блау протянул ей кусок ржаного хлеба, щедро посыпанный крупной, серой солью:
– Колбаса для меня. Поешь, до Тарнува еще час. Снимем комнатку, рядом с вокзалом. Переночуем, найдем попутную машину, до Кракова… – вдохнув запах крепкого табака, вчерашней водки, сала, Циона робко улыбнулась: «Спасибо, Конрад».
Окно маленькой, дешевой комнаты, выходило на пустынную улочку. Над черепичными крышами городка поднимались шпили средневекового собора, и церкви Святой Троицы.
Циона никогда не забывала креститься на людях, но здесь, как мрачно подумала девушка, ломать комедию было не перед кем. Она стояла над хлипким столом, заворачивая в оберточную бумагу бутерброды, из вчерашнего, подсохшего хлеба, пастушьего, соленого сыра и кровяной колбасы. Колбаса пахла не так резко. Циона не чувствовала тошноты.
– Но даже если бы и рвало, все равно, ванная занята. Раз в неделю, он, все-таки моется… – ванной здесь не оказалось. Из медного крана, над стоком шла холодная вода. Блау, насвистывая, гремел тазом.
Закончив с провизией, Циона налила себе остывшего эрзаца, из эмалированного чайника. От кофе, даже желудевого, и табака, ей, странным образом, становилось легче. Девушка присела на подоконник, с папиросой, рассматривая тротуар.
Конрад поднялся, когда она еще спала. Блау согрел ей воды, для мытья, и принес в постель чашку эрзаца. Циона покосилась на сбитые простыни, на засыпанные пеплом половицы:
– Он так всегда делает, утром. Будит меня кофе, то есть бурдой из желудей. Даже если пьяным явился, все равно просыпается… – вчера Блау пришел с местного рынка навеселе, выложив из кармана стопку рейхсмарок:
– Я обо всем позаботился, – Конрад кинул Ционе пакет с провизией, – корми меня ужином, и спать ляжем… – Блау не только отлично пошарил в рыночных рядах, но и нашел шофера, согласившегося подвезти их до Кракова.
Он задернул шторы, в комнате пахло дешевым табаком, скрипела кровать. С мая месяца Циона, так ничего и не почувствовала. Лежа на боку, она