– Она рядом, она никуда не уйдет… – доктор Судаков улыбнулся:
– Она меня не знала. Знала, конечно… – он задремал, обнимая горячие плечи, напевая песню.
Эстер лежала с открытыми глазами, глядя на его спокойное, умиротворенное лицо:
– Нет… – она сдержала улыбку, – получается, что не знала, доктор Судаков… – поворошив дрова в костре, натянув на Авраама одеяло, она заснула, в крепком объятье его рук.
Гуляш из немецкого концентрата вышел наваристым, ароматным. Эстер не пожалела порошка. От легкой миски поднимался запах мяса и специй. По стенкам стучала ложка. Авраам жадно ел, не поднимая перевязанной головы. Эстер прибрала грязные бинты. Стоя сзади, она внимательно рассматривала отверстие в черепе. Свет немецкого фонарика метался по сухому мху, на полу шалаша, по нижней рубашке, с лиловыми штампами вермахта. Ложка остановилась, доктор Судаков, изумленно сказал:
– Не могу поверить. Что хочешь, делай, но до сих пор не могу… – Эстер потянулась забрать миску. Авраам поцеловал ей руку:
– Не могу. Я помню… – серые глаза смеялись, – как ты меня осматривала. Только я думал, что это мама… – отставив миску, он усадил Эстер рядом:
– Сейчас я тебя малиной покормлю… – раннее утро выпало зябким, он укутал женщину одеялом. Авраам вспомнил:
– Начало августа. Правильно, в горах всегда так. Значит, Леон погиб, в столице… – о смерти лейтенанта Радаля и своего брата Эстер рассказала, когда готовила гуляш. Авраам коснулся забинтованной головы:
– Я год с пулей Гёта в мозге проходил… – доктор Горовиц облизала ложку:
– Не совсем в мозге, ты бы ни выжил тогда. Но близко. Из-за пули, то есть кровоизлияния, ты и потерял память… – доктор Судаков вспомнил все, кроме того, что ему говорил Хёсс, и где он оставил детей, из Мон-Сен-Мартена.
– Слова мерзавца меня мало интересуют, – мрачно заметил Авраам, – понятно, что он мне сказал. Они сотни тысяч евреев убили. Загоняли людей в газовые камеры, расстреливали, сжигали тела… – в предутренней полутьме глаза Эстер казались огромными:
– Не сотни тысяч, Авраам. Миллионы… – он покачал головой:
– Такое невозможно, Эстер. Никто не убьет миллионы… – она промолчала, но по твердому очерку подбородка, Авраам понял, что Эстер с ним не согласна. Все споры должны были сейчас подождать.
Он почесал обросшую бородой щеку:
– Я уехал из лагеря, как Виллем. Его с ребятишками отправили в Аушвиц из какой-то обители. Скорее всего, Хёсс распорядился послать их обратно. Вспомнить бы еще, что за монастырь, и кому я передал детей… – Авраам, смутно, помнил, что Виллем говорил о монахе, или послушнике, поляке:
– Но в стране их десятки тысяч. С кем и где я оставил мальчишек… – Авраам, искоса, смотрел на четкий профиль Эстер:
– Понятно, что она все время о детях думает. Она считала, что малыши в безопасности, с христианскими документами, а вот как получилось… – доктор Судаков, осторожно,