– Мне откуда знать! Что я, живу с ним!
И, видя, что других вопросов не дождаться, уже вслед крикнул:
– А вам он зачем? Может, передать что?
– Не надо, – обернулся старший опер – мы ещё зайдём.
Они прошли дальше и свернули в переулок.
– Здесь магазинчик, а за ним местечко укромное, эта шушера там часто ошивается. Да, кстати, когда кого-то разыскиваешь, не спеши представляться или какие подробности сообщать. Люди, конечно, всякие бывают, но карты раскрывать не следует: где гарантия, что он тут-же всю информацию разыскиваемому не сольёт?
Они уже приблизились к магазинчику, и у самого порога столкнулись с приземистым, обросшим нестриженной шевелюрой парнем. Рука его сжимала пакет, содержимое которого её вовсе не отягощало, но занимало изрядный объём. Свистильников заботливо взял парня под свободную руку и почти доброжелательно произнёс:
– Пойдём, Николай. Здесь недалеко.
Как ни странно, Николай никаких вопросов не задал. Он только взглянул на застывшего по другую сторону Велиева и понурил голову.
Буквально через полчаса опера уже приступили к беседе с доставленным. Майор начал издалека. Сперва он задал несколько вопросов, касающихся самого парня. Николай отвечал, не особенно вдаваясь в подробности. Он рассказал, когда освободился, назвал пару тех, с кем якобы поддерживает отношения, сообщил, что в данное время пока не работает и кое-что ещё, к самому поводу беседы с ним, на первый взгляд, не имеющее никакого отношения. За всё время разговора он со всей преданностью старательно таращился на оперов, но в глазах его угадывалась плохо скрываемая тревога. «Может, при делах, а может, просто переживает, что тоже понятно. – подумал Глеб – Кому такие посещения в радость!»
– Ну что, сразу рассказывать будешь, или вокруг да около походим? – наконец озвучил всеми ожидаемый вопрос Александр Борисович – Только не обольщайся, спотыкаться замучаешься!
– О чём рассказывать? – удивился Николай.
– О сказках Пушкина! Рыжьё с хаты куда заныкал? Или барыге толкнуть успел?!
– С какой хаты?
– С той, где ты пальчики оставил, идиот!
Голос Свистильникова набирал обороты, его громкость и интонация не предвещали для собеседника ничего хорошего. Глазки Николая забегали, и он замолчал в очевидном раздумье. Но старший опер не желал оставлять ему время. Форсируя события, он придвинулся к опрашиваемому почти вплотную и, зависая над ним каменной глыбой, продолжил:
– Чего морду опустил, глаза подними! Вот так. А теперь меня слушай! У тебя выход один. Отпечатки твои у нас: и с комода, где серьги с перстнем лежали, и с шкафа, из которого ты червонцы из-под белья вытащил. Плюс показания людей, которые тебя нагруженным при выходе срисовали и ещё кое что. Ты понял меня, тугодум?!
С этими словами он подхватил лежавший на столе толстенный сборник