Черт! Отчего он такой тяжелый? Вдруг там внутри что-то есть? Или кто-то? Может, позвать Маунти и Романо? Но где найти Маунти – он обычно сам появляется. И будет ли толк от Романо? Интересно, я смогу принести десять гробов, а потом нормально бороться с ровой?
– Пришли, – вновь прервал мои размышления Пражка. – Кладем!
Мы аккуратно и торжественно положили гроб на землю. Справа от гроба росла трава, точно такая же, как и слева. Такая же, как и везде. Может, еще не дошли?
– Пражка, а где розы?
– Вот здесь! – Пражка указал на место рядом с гробом. – Просто не взошли еще.
– Я думал, роза – это куст. Разве нет? – я смотрел на хозяина фермы.
– Просто не взошли еще, – повторил Пражка.
Мы пошли за вторым гробом. По дороге Пражка неохотно рассказал, что гробы ему достались в наследство от отца. Как и оливковая ферма. Деньги он зарабатывал на оливках. А гробы – это было так… хобби. Ему нравилось делать гробы. Всех родственников хоронили в гробах отца. А потом он умер. Какой-то из этих гробов предназначался для Пражки. Но Пражка не знал, какой.
Второй гроб мы аккуратно положили на первый – одна стенка готова.
Каждый гроб был тяжелее предыдущего. Наверное, это я уставал. Или все-таки внутри гробов что-то было. И каждый раз тяжелее. Когда мы клали десятый гроб, он сорвался у меня из рук, упал и крышка соскочила. Внутри лежала мумия крысы.
Я боялся крыс. И не мог оторвать взгляд. Обтянутая кожей, с оголенными клыками, угловатая серая мордочка, сморщенная в ехидной улыбке, смотрела на меня.
Мы закрыли крышку и опустили гроб на землю. Кому, интересно, предназначался этот гроб?
– Они вырастут, и ты будешь ими любоваться. Это очень хорошо. Спасибо тебе, – Пражка ушел.
Я взял секатор, лопату, и мы втроем пошли бороться с ровой.
Что это было вообще? Все вокруг сходят с ума или я схожу с ума? Как можно было догадаться ограждать несуществующий огород гробами? Кто такая Марианна?
– МариАнна – это вымысел Пражки, – всегда, когда не ждешь, появляется Маунти.
Я не любил Маунти, так же как Маунти не любил Пражку. Но я старался этого не показывать. А Маунти мог интонацией одного предложения выразить все свое неуважение и нелюбовь к Пражке. Мне казалось, Маунти не говорил слова – он их лепил и бросал. Я боялся его. Боялся, что если он начнет говорить про меня – то эти слова будут слеплены из моей плоти. И всю мою плоть он изрыгнет в издевке и ненависти.
– Нет такой, – продолжал он. – Есть Анна – это его мать. Вернее, была. Она умерла давно, когда он был маленьким. А есть Мария – его бывшая жена. Она есть. Но не здесь. Здесь она не смогла жить. Она хотела здесь завести красоту, – Маунти засмеялся. – Красоту… Эх, красота-глупота. А там, где вы поставили этот… забор, там действительно были розы. Она их посадила до того, как ушла. Но их съели бараны, которых завел Пражка. А МариАнны нет, и никогда не было.
Я