Боев полностью раздел Сорванцову и изучал её тело, как какой-нибудь врач-специалист. Она не противилась, даже помогала. С готовностью демонстрировала исследователю то, что тот хотел увидеть. То есть всячески потворствовала, поощряла любопытство мужчины, подталкивая его тем самым к более смелым и решительным действиям. Исследуя прекрасное, совершенное в его глазах женское тело, Боев узнавал по-новому не только Любу, но и себя самого. А потом, не без помощи партнёрши, они стали по настоящему близки, и он ощутил, увидел эту прекрасную женщину, сила и мощь которой заключалась в слабости и покорности, в ещё более лучшем свете, нежели тот, оранжевый от абажура. Обрёл её такой послушной и любящей, что даже удивился. Всё это было для него в диковинку. А затем внутри него стали происходить какие-то неизвестные ему до этого процессы. На спине, прямо над почками, словно заработали насосы, и что-то произошло, освободившее Родиона Борисовича от напряжения. После этого на него тотчас напала дрёма, которой он не в силах был противостоять. Он чувствовал, что проваливается в сон, как в могилу. Но вскоре он пришёл в себя и понял, что всё ещё жив и лежит на Любе, блаженно улыбавшейся и светившейся радостью.
– Я сбегаю? – ангельским голоском спросила Сорванцова и, чмокнув Боева в губы, встав, куда-то побежала из комнаты.
Родион Борисовича удивило, во-первых, что она голая, а во-вторых, что у неё жёлтые пятки. В ванной послышался шум падающей из крана воды, Николай заворочался и проснулся.
– По тебе хоть хронометр проверяй, – от страха и неожиданности произнёс Боев, глянув на стену, где среди семейных фотографий висели часы.
Заметив, что жены в комнате нет, Николай проворно оделся, надел ботинки и, приложив к губам указательный палец, дал знать Боеву, чтобы тот помалкивал. Сорванцов на цыпочках вышел из квартиры и бесшумно закрыл за собой дверь.
Родион Борисович тоже оделся и собирался уйти, но хозяйка его не отпустила.
– Позавтракайте. Когда ещё представится возможность поесть? Я вам в дорогу кое-что соберу.
– Я не могу тебе лгать, Люба. Да это и не получится. Глядя на тебя, я непроизвольно улыбаюсь, сердце наполняется радостью. Но мне шестьдесят один год, я похоронил отца и мать. В душе я старик.
– Не надо себя оговаривать. Вы не пьёте, не курите, для своих лет очень даже хорошо выглядите. И потом, женщины любят мужчин старше себя.
– Ты меня не обманываешь?
– Говорю правду.
Сорванцова пошла провожать ночного гостя на вокзал. Когда пришло время прощаться, она заплакала.
– Ты чего? – поинтересовался Родион Борисович.
– Тридцать первое августа, – уклончиво объяснила Люба причину своих слёз. – Лето прошло.
– Ещё одно лето, – поправил её Боев и, покраснев, предложил, – поедем со мной.
Люба поцеловала Родиона Борисовича и без раздумий вошла вместе с ним