Валентина, сославшись на то, что собирается произвести дезинфекцию, а затем сделать в квартире ремонт, попросила вахтёра съехать.
Вторым жильцом стал продавец по фамилии Забава, приехавший из Новосибирска. Снимал он квартиру недолго, от него остались женские украшения из самоварного золота, которыми он торговал в гостинице «Севастополь», индийский лекарственный порошок «трифала чурна» и плакат с изображением итальянской певицы Сабрины, в мокрой майке на голое тело.
Третьим жильцом был Григорий Тонаканян, всё свободное время проводивший в кафе у приятеля своего старшего брата. Сидение за столиком в компании соплеменников он считал своей работой, о чём совершенно серьёзно говорил Королёвой. В конце концов, приятелю брата Гриша надоел, и тот попросил его в кафе не приходить. Тонаканян ругал приятеля брата ставшего вдруг неприятелем, ругал Москву и москвичей. Со слезами и тоской вспоминал свою родину, но возвращаться туда не торопился. По ночам Григорий слушал в записях дудук и выкрикивал слово «ахчи». Он мечтал о своём уголке, о московской прописке, с интересом поглядывал на плакат с изображением итальянской певицы, приколотый кнопками к комнатной двери, а Валентину не замечал. Так же, как и его предшественникам, ему указали на выход.
И вот Королёва снова со своим Григорием созвонилась-встретилась и пригласила нас в гости.
Стол накрыла царский, несмотря на трудные времена, было практически всё, что душе угодно. Стали мы пить, закусывать и философствовать.
Григорий, восседая барином, неспешно расспрашивал хозяйку:
– А дядя Лёша в вашем подъезде ещё живёт? Как прежде, люди выставляют мусор за дверь, а он все пакеты собирает и выносит?
– Нет, он не все пакеты выносил, а только после Любы и Виталика. Все остальные сами мусор выбрасывали, – напомнила ему Валентина.
– Забыл. А кто такие Люба и Виталик?
– Люба Сорванцова – это звезда нашего подъезда, живёт с «большим учёным» Родей Боевым в соседней, двадцать четвёртой квартире. А Виталик Долгов – бывший военный, которого вышвырнули по сокращению из армии и он сошёл с ума. Живёт на пятом этаже в двадцать шестой.
– Что ж теперь и мусор не выбрасывать? – возмутился Тонаканян.
– Видимо им западлó на помойку ходить, – грубо ответила Королёва. – Выставляли пакеты за дверь, а дядя Лёша поднимался со второго этажа и забирал.
– Может, у них договор был?
– Может быть. А может, просто лень.
– За дверь не ленятся выносить? Они что, в возрасте?
– Виталику сорок, а Люба наша ровесница. Что ты всё о глупостях, перед тобой живой писатель сидит. Правда, Серёж? Он всё про возраст. Ты у Сермягина спроси, он тебе скажет, что для женщины и для писателя тридцать лет – это не возраст. Ещё мальчик. Правда, был такой Пушкин, тот к тридцати годам уже столько навалял.
– Покоя, смотрю, не даёт вам Александр Сергеевич.