Возле дома, в котором Анна снимала комнату, она вдруг притянула меня к себе очень откровенным и в то же время невыразимо женственным движением, оказавшись вдруг так близко, как никогда ранее. Ну что за ночь неожиданных потрясений, пронеслось в голове. Я не смел поднять на нее глаз, боясь, что могу не справиться с искушением.
– Анна, ты – мой ангел-хранитель, хотя порой и похожа больше на беса, учитывая твой несносный характер. Разве можно заниматься пошлой человеческой любовью с ангелом? – отшутился я, бережно отстраняя девушку и гадая, что на нее нашло.
Она сердито фыркнула и исчезла в парадном, а я побрел к своему общежитию, находящемуся прямо напротив – хотя различные профессиональные устремления и развели нас по разным вузам, здесь, как и в родном городе, Анна предпочла остаться моей соседкой.
– Черт возьми, что происходит? – продолжал я бормотать себе под нос, возвращаясь в свое убогое казенное жилище.
Филипп, 1912
Филипп мог часами, сидя на пригорке, смотреть как вращается колесо речной мельницы. Звон серебристых водяных струй сливался с щебетанием птиц, дополнялся шепотом ветра, шуршащего в кронах берез, и резкими аккордами скрипящих мельничных жерновов. У мира была собственная музыка, отличная от той, что сочиняли люди, но не менее прекрасная. Научившись слышать ее, можно проникнуть в самое сердце вещей и явлений, поскольку музыка – это и есть голос сердца, так говорила матушка.
Река серебристым извилистым швом с грубоватыми стежками мостков, перекинутых косцами, скрепляла высокий откос с простирающимся до самого горизонта лугом. Полуденный диск светила отражался в воде, слепя глаза золотыми бликами. Катрин это называла «купанием солнца».
– Я знала, что мы найдем тебя у Ведьмы, – раздался из-за берез высокий девчачий голос. Речка звалась странным именем Ветьма, и дети, разумеется, сразу же переиначили это название на свой лад.
Нетерпеливая Катрин всегда начинала говорить раньше, чем приблизится на удобное для беседы расстояние. Высокая, статная, темноволосая, она, как норовистая лошадь повозку, сердито тащила за собой маленькую златокудрую Адель, дочку садовника. Та суетливо перебирала своими тонкими ножками, стараясь поспевать за старшей подругой, но то и дело спотыкаясь.
Отец Филиппа, день за днем наблюдая, как без женского глаза в доме все прочнее поселяются грязь и запустение, пригласил наконец из далекой провинции обедневшую родственницу, посулив ей роль хозяйки поместья. Катрин, появившись в имении вместе со своей строгой маменькой, быстро завоевала прочное место не только в неспешном укладе усадьбы, но и в жизни Филиппа, открыв для одинокого замкнутого мальчика прелести детской дружбы. Адель к их союзу присоединилась лишь пару месяцев назад, когда барин, увлекшись идеей модернизации усадебного парка, нанял нового старшего садовника – выпускника курсов Российского общества садоводства