– Да ладно, не парься, Семеныч, – произнес Николай, протягивая ему стакан и гадая, когда же он уйдет. – И за меня не переживай. Я что, слезы лью? Или вешаться лезу, как Петровна? Живу себе, на ферме овощи выращиваю. Со мной проблем нет.
«Вот и не лезь в душу», – добавил он про себя.
– Верно, нету, – кивнул староста. – Но ведешь себя ты так, что мы… как бы это сказать… волнуемся за тебя.
«Да ладно уже, не ходи вокруг да около, дед, – подумал Малютин. – Тебе не за меня страшно, а за себя и остальных. Ты, бывший преподаватель ОБЖ, директор школы, заслуженный, мать-перемать, работник образования, нутром чуешь, что в тихом омуте черти водятся. По-твоему, лучше бы я пил и буянил. А так… ты боишься, что однажды ночью я возьму топор, который стоит в тамбуре, а может, ружье, и буду ходить от дома к дому, как тот маньяк из одной белорусской деревни. Шлюзы, конечно, трудно взломать снаружи. Но не все их блокируют изнутри. Вот этого ты боишься. А на меня тебе плевать».
Николай посмотрел в зеркало на свою небритую физиономию. И вспомнил тех психов, которые устраивали в Америке расстрелы в людных местах, а потом говорили, что у них сдали нервы, потому что жизнь не сложилась.
«У меня в тысячу раз больше причин говорить, что она не сложилась. Как и у нас всех».
Вранье, что время лечит. Просто есть люди, которые о потере близкого человека переживают не больше, чем о сдохшем хомячке. Вот таким время без проблем прижигает раны, особенно если это дело промывать спиртом. А у кого-то и без ядерной войны боль от утраты становится спутником на всю жизнь. Словно по живому оттяпало ногу трамваем. И даже если боль в зажившем обрубке стихнет, то стоит лишь поковырять, разбередить – и снова тянет откуда-то из глубины. И даже то, что временем убило всё тепло и все чувства, не сделало боль меньше ни на йоту. Парадокс. Свою ногу тоже мало кто по-настоящему любит.
– Значит, так. В Клуб хочешь – приходи, а хочешь – нет. Но в караул ты сегодня пойдешь, – тоном, не терпящим возражений, произнес Семеныч. Похоже, именно это и было главной целью его визита. – Забыл, что твоя очередь была вчера? А ты на это плюнул. Так вот, сегодня за тебя никто не пойдет.
Малютин усмехнулся. Опять у старика разыгралась паранойя. Идея, что кому-то надо находиться ночью снаружи, казалась бредовой. А ведь это подразумевало не только выйти и посидеть в «трубе». Надо было, надев «защиту», обходить стену снаружи. Несколько раз за ночь. Либо же дежурить на наблюдательной вышке.
Этой идеей староста загорелся, когда пропали Пономаревы. Вот просто так за ночь исчезли муж с женой, оставив все вещи. А когда у Никулиных пропал сын и вся деревня целую неделю жила в страхе, ложась спать с оружием, патруль был учрежден.
Вначале ходили впятером. Потом сократили до трех. Все равно никого не поймали и ничего не заметили.
Впрочем,