В пятницу в полдень участковый вручил Самбиева промасленному, помятому трактористу, от которого за версту разило соляркой, бражкой и табаком, а Самбиев вручил земляку кипу бумаг с калькулятором.
На двое суток пира в комендатуре хватило закусок Нины, всего на полчаса хватило выпивки Ансара, (Тыква многое прибрал в виде контрибуции), а потом вновь затосковал Самбиев, жутко плохо ему, хочется вновь заболеть, но теперь не простудишься – иные печали. Еще на одного человека сократившиеся «вольно-невольные» перебазировались из огромной, холодной казармы на первый этаж, в маленькую каморку, бывшую каптерку. И теперь, спасаясь, ютятся они в помещении без окон, оттого не холодно, только смрад так густ в спертом воздухе, что в первые ночи, Арзо, задыхаясь, выбегает в продуваемый со всех сторон, страшный во мраке коридор. Отдышавшись, прозябнув, возвращается, и всю длинную, гнетущую ночь, в полудреме, в полном кошмаре ворочается, соузников расталкивает, их сонный треп и дыхание слушает, до крови укусы клопов расчесывает. А дни короткие, тусклые. От нечего делать сядет у неразбитого окна в огромной казарме, и с азартом охотника выискивает блох в многочисленных швах одежды, и по ходу поражается белизне и обильности их личинок.
В основном, все узники старые, немощные, с потерянной остротой зрения, и просят они Самбиева очистить и их одежду. Кого-то он отсылает подальше, над кем-то сжалится – все равно делать нечего. А чтоб баню организовать – давно водяной насос вышел из строя, на ремонт денег не выделяют, только кое-как кормят, чтобы умерли не сразу, все вместе. Так участковый рад бы этому, а вот Тыква – не очень, где ж ему еще такую работу найти, ведь у пожарных нет вакансий.
Только неделя прошла, как Арзо в комендатуре, а ему уже невтерпеж, не может он видеть эти мерзкие, беззубые хари. Все больше и больше он крепнет в убеждении, что его окружение – психически ненормальные люди и, вынужденно общаясь с ними, он тоже может сойти с ума. Ему представляется, что эта болезнь заразная и передается посредством вшей и клопов через кровь. От этих фантазий и гнетущих умозаключений ему несносно жить. Вновь, как и прежде, в тягостной мечте он смотрит на убеленные снегом уютные строения Столбища, высматривает там людей, его тянет убежать, напрямик, через сугробы по льду реки, хоть по-пластунски. И оттого, что сокаторжники не стремятся туда убежать, не рвутся к людям, абсолютно без охраны безропотно ждут здесь своей кончины, он делает вывод, что они ненормальные или находятся под воздействием чего-то психотропного, наверняка подмешиваемого вместе с едой. Доказательство этому и поведение Тыквы, который не гнушается их скудной едой. От этих треволнений – есть боишься, но голод – не шутка, и лучше психом стать, чем с голоду помереть.
Часами стоит Арзо у разбитого окна второго этажа и высчитывает