– Я выиграл, или что? – спрашиваю его.
– То есть как это? – он вскидывает брови.
– Я думал, ты мне гадаешь, – говорю.
– Что за вздор? Все знают эту игру, – говорит. – Впрочем, неважно, можно сказать, ты угадал.
– И?
– Четыре с пяти. Дуракам везет.
Он выглядит немного обиженным. Вновь достает колоду и нервно тасует. Я только рассмеялся.
Скрип железной сетки и хруст стеклянных осколков под ногами заменяли сигнализацию – кто-то проник внутрь. Прилипала вышел посмотреть. Мне стало неуютно, возникла мысль, что они сейчас уйдут, поэтому я осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Прилипала пятился, перед ним – испуганный Толстяк, которого пинали какие-то парни. Всем им лет по двадцать пять, в изношенной одежде, коротко стриженные, с серыми опухшими лицами.
Толстяка заставили развернуться. Он стоит с виноватым видом, опустил взгляд в пол. Один из этих подонков трясет его за плечо и вновь спрашивает, что мы тут делаем. Когда ответа не последовало, бьет Толстяка в солнечное сплетение. Я слышу свист выбитого из легких воздуха. Толстяк падает на колени, сжимается, пытается дышать. Прилипале дают подзатыльник, отчего очки падают на пол, и, прежде чем он успевает их подхватить, оказываются под подошвой одного из парней. Я отступаю, оказываюсь в какой-то комнате. На окнах решетки, стекол нет, могу закричать, но не хочется отхватить больше, чем предписано. Теперь спрашивают меня, какого черта мы тут делаем. Говорю: “Ничего”. Продолжаю пятиться. Внезапно моя нога попадает в какую-то дыру, острия обломанных досок поднимают штанину и царапают кожу прямо до колена. Смех, плевок и непотушенный окурок по очереди летят мне в грудь. Мне хочется перемотать время вперед, оказаться уже дома и спокойно зализывать раны. “Они не станут меня бить”, – вторит разум. Это же я. Что со мной может произойти?
У меня вновь спрашивают, что мы здесь забыли и “хера ты молчишь?”. В следующий момент мне лепят пощечину. Я теряюсь на мгновение, во мне закипает ярость, которую не смею выплеснуть на этих остолопов – страх оказывается сильнее. Мне хочется обматерить подонков, да только все, что приходит в голову, по отношению к ним прозвучит эвфемизмами.
Нас выгнали, а на прощание каждому дали по пинку под зад.
Мы побрели домой. Обсуждать происшедшее не хотелось. На душе было тошно и обидно. Они лишились своего пристанища, инкубатора, как именовал его Прилипала. А я… я не знаю, последней капли самоуважения и уверенности в себе, может быть.
Глава четвертая
На следующее утро мать была еще дома, когда я проснулся и пошел на кухню готовить себе завтрак. К моему удивлению, на столе стояла тарелка овсянки, возле нее лежали два кусочка хлеба. Конечно, это меня удивило, но не сильно – иногда она все же вспоминала, что у нее есть сын. Она сидела напротив с чашкой чая и пристально вглядывалась в мое лицо. Мне стало