Гарем был полон женщин, взволнованных путешествием, которое предстояло совершить лишь двум из них. Они обнимали на прощанье Фиби и Адрианну и смеялись. Фиби с бесстрастным лицом стояла в никабе и абайе, стиснув руки у пояса. Ароматы, темные и тягучие ароматы гарема давили на нее с такой силой, что ей казалось, она их видит. «Если есть на свете Бог, – думала она, – я больше никогда не увижу ни этих людей, ни это место». Сейчас она была благодарна и абайе и никабу. Они означали, что ей необходимо контролировать только глаза.
Она поцеловала своих золовок, свою свекровь и своячениц – всех женщин, с которыми она прожила почти десять лет, поразившись нахлынувшей на нее волне сожаления.
– Адрианна должна сидеть у окна, – сказала ей Джидда, целуя и обнимая их обеих. – Чтобы, когда самолет будет набирать высоту, она смогла любоваться Джакиром сверху. – Она улыбнулась, радуясь тому, что ее сын наконец проявил интерес к ребенку, который был ее тайным любимчиком. – Не ешь слишком много французских сливок, моя сладкая девочка.
Адрианна улыбнулась и привстала на цыпочки, чтобы в последний раз поцеловать Джидду.
– Я буду есть столько, что растолстею. Когда я вернусь, ты меня не узнаешь.
Джидда рассмеялась, потрепав Адрианну по щеке ладонью, обильно украшенной хной.
– Я всегда тебя узнаю. А теперь иди, ступай. И возвращайся целой и невредимой. Иншаллах.
Они вышли из гарема и прошли через сад к воротам, за которыми их ожидал автомобиль. Нервы Адрианны были натянуты как струна, и она не обратила внимания на молчание матери. Она болтала о перелете, Париже, обо всем, что они увидят и что купят. Она задавала вопрос и тут же перескакивала на другую тему, не дожидаясь ответа.
Когда они добрались до аэропорта, Адрианну тошнило от волнения, а Фиби – от страха.
Пока что наплыв западных бизнесменов лишь осложнял работу аэропорта. Самолеты взлетали и садились чаще, а наземный транспорт сводился к кучке такси, водители которых не говорили по-английски. Маленькое здание аэропорта было уже до отказа набито людьми. Женщины толпились в одной его половине, мужчины – в другой. Растерянные американцы и европейцы пытались отбить свой багаж у чрезмерно назойливых носильщиков, одновременно высматривая свои рейсы, которые зачастую откладывались на несколько дней. Здесь эти воротилы бизнеса чаще всего были совершенно беспомощны, становясь заложниками различий культур, которые за века превратились в пропасть, разделившую западную и восточную цивилизации.
Их оглушил рев авиационных двигателей, какофония голосов, одновременно говоривших на разных языках, так что зачастую собеседникам не удавалось понять друг друга. Адрианна увидела женщину, которая сидела у груды багажа. Ее лицо было бледным от усталости и заплаканным. Другая женщина вела трех малышей, которые изумленно озирались вокруг и показывали пальцами на полностью укутанных в черное арабских женщин. Телохранители окружили Фиби и Адрианну и повели их, раздвигая толпу.
– Их так много, – прошептала