– Весна, – поправила его продавщица, – уже весна и, надеюсь, про тюрьму – это шутка.
Ленский оставил ей кредитку и номер своего телефона, попросив позвонить, как только у Кэти будет все необходимое.
Обернувшись в дверях, он увидел, как девушка приобняла Кэти за талию, словно в блистающий мир сказки, увлекая ее в анфиладу торговых залов.
Ослепительный свет люстр рассыпался в бесчисленных зеркалах, словно созвездиями, качаясь вспышками многочисленных радуг, и с необычайной, неведомо откуда взявшейся зоркостью он рассмотрел, как безропотно и доверчиво Кэти шагнула в этот мир, как беззащитно и трогательно склонила голову, и острая, горячая нежность сжала его сердце.
Он отвернулся, помассировал виски подушечками пальцев. Что ж, можно ставить галочку – одно доброе дело он уже сделал. Пристроил в сказку заблудшую душу, пристроил, кстати говоря, совершенно бескорыстно.
Он прислушался к себе. Ой ли?
Сознание настороженно притихло, словно извержения вулкана, ожидая очередного его безумства. Да, ладно уж! Больше – никаких сюрпризов, только – дела, вполне вероятно, что и добрые.
На сегодня остались еще, как минимум, три человека, с которыми нужно встретиться. Журов, Силич, Князев.
Силич… Что скажет он ему, как встретит? Павел, наверняка, уже успел обо всем доложить, так что, времени на подготовку у него – предостаточно. И, все равно, если он виновен, ему не скрыться. Все равно, глаза выдадут его. Если виновен… И, что тогда? Писать рапорт, бить морду, вызывать на дуэль? Или, может быть, устроить вечер воспоминаний с коньяком, укоризненными взглядами, сентиментальными вздохами: «Как ты мог?». Ну, это – вряд ли, формат дружеского общения тем и хорош, что может быть ужат до быстрого размена коротенькими колкостями. Кроме того, и Юрка, наверняка, сгладит атмосферу. А коньяк, слезы и вздохи можно забрать с собой, до первого подходящего вечера.
Ленский грустно усмехнулся. Похоже, ты уже простил, простил, еще даже не узнав причин его поступка? Однако. Что это? Верх благородства или апогей глупости?
Внезапно Ленский опомнился. Черт! О чем он рассуждает, какие мысли плетет! Ведь, нет, нет никаких доказательств виновности Славы, а, если так, о чем разговор? И, вообще, что происходит? Что случилось за последние дни такого, что стало возможным невозможное? Можно, конечно, отнести эту его… ну, скажем, опрометчивость на счет утренней суеты и стрессового похмелья, но, тем не менее, ситуация вырисовывается наипаскуднейшая. И какие термины не подбирай, предательство, все равно, остается предательством.
Что ж, пусть, ему не привыкать. И весь свой рафинированный эгоизм, эту свою вероломную уверенность, спесивое, покровительственное прощение он готов бросить на весы невиновности друга, бросить, пусть даже, и грузом собственной вины.
Остается Князев. А, может, ну его? Может, прикинуться уставшим, больным, пьяным, наконец? В конце