В бурляще-кипящем Грозном, где гибель человека уже мало кого удивляет, научно-исследовательский институт – некий оазис мира и стабильности, этакий прозрачный оплот, где действительно думают только о будущем, прогрессе и цивилизации. И вдруг такое: демарш группы ученых, хоть и нерадивых ученых, сотрудники ФСБ, а потом ситуация вокруг Авроры и ее нечеловеческий рассказ, который уже не первую ночь не дает одинокому Галу Аладовичу спать в новой, пустой квартире. Ведь в этом доме всего проживает с десяток человек, а в его подъезде – одна семья, и та повыше, а он на втором этаже. Могут ведь и за ним неизвестные люди в масках явиться – и кто его тогда будет искать? Ведь у него нет такой сестры, как Аврора. «Эх, лучше бы он этой Авроры, этой зари революции, вообще не знал», – мучаясь от бессонницы, думает Цанаев. И хорошо, когда всю ночь бомбят, стреляют, взрывают, и самолеты, и вертолеты летят – все-таки жизнь, борьба. А когда этого гула и канонады нет, то жутко становится, к каждому шороху ночи прислушиваешься, словно 1937 год на дворе, а может быть, и похлеще.
Нет, вроде бы Цанаев не трус, по крайней мере, трусом себя не считает, но он осторожен. Да и зачем ему всякие ненужные, чужие проблемы? Ведь он ученый, гуманист, словом, мирный труженик. И хотя Цанаеву эта война, этот разгул стихии и эта жестокость не то что были любопытны, как исследователю, да чем-то, как процесс борьбы и, как он считал, зарождение нового миропорядка, где присутствует и он, в целом, его захватывали, как стороннего наблюдателя или вяло-пассивного статиста, с малой долей риска, но и с утешительными дивидендами, с внутренним удовлетворением – он в этом действе, вроде участвует в гуще национальных событий. Однако, когда эти события коснулись его, он занервничал, решил взять тайм-аут, для разрядки, и улететь в Москву: по семье соскучился, дела.
Еще будучи в аэропорту, только пройдя регистрацию, он уже ощущал и предвкушал мощный, пусть где-то хаотичный и нервный, но культурно-цивилизованный масштаб столицы России, в коем ты песчинка, и никто про тебя не вспомнит и не подумает – не как в Грозном, но жизнь, мирная жизнь, да тоже в Москве кипит… А вдруг – что он видит!? Она! Из-за ее дорогого покроя европейской одежды итак на нее все смотрят, а она еще в темных, огромных очках, и явно кого-то выискивает. Неужели его ищет?
У Цанаева еще был шанс прошмыгнуть через