– Ческидовы – известная на Урале фамилия, целое село носило ее. Мой отец и дед «хитой» промышляли. Знаешь, что такое хита? Хита есть вольный каменный промысел. А потому всех искателей самоцветных камней у нас на Урале хитниками обзывали. Мой отец, Фома Матвеич, самым фартовым хитником был в Ильменах и меня к этому промыслу приспособил, когда я подрос. Да, ему фарт всегда сопутствовал, он чувствовал камень нутром, указывая, где копать яму. Бывало, идешь с ним по лесу, а он всматривается, какие деревья растут, какая хвоя у них. По цвету хвои мог определить, есть ли в этой земле самоцветные камни или нет. А коли цвет хвои ему нравился, то брал топор, подрубал корни, хватал дерево и выворачивал. А там, не поверишь, под выворотнем самоцветы лежат…
Отец хорошо жил до революции. Камень добытый сбывал скупщикам из Екатеринбурга, избу большую срубил из лиственницы. Но чаще в запой уходил – бывало, неделями глушил спиртное, а потом снова возвращался к любимому делу, к камню. Да, батя мой немало накопал копей здесь, в Ильменах – находил топазы, бериллы, амазониты; да всего не перечислишь. Только вся наша хита, вся вольница кончилась при советской власти в 1920 году. Объявили Ильмены заповедником, чтобы сохранить, дескать, богатства для народа. Ну а мы с отцом перебрались в Екатеринбург, оттуда в Мурзинку, где еще работали старательские артели. Из Мурзинки по всему миру шли голубые «тяжеловесы»[30], аметисты, бериллы и многое другое. Местные хитники говорили: «Все в Мурзинке есть, а чего нет, до того, значит, еще не дорылись!» А батя мой и на новом месте не потерял фарт свой – до многих камней добрался. Только мало выручали его темные аметисты с Тольяна или «тяжеловесы» – все это были случайные деньги. Хитникам не помогал никто, наоборот, власти боролись с ними, и наш промысел постепенно умирал.
А тут и беда к нам пришла. Фома Матвеич, батя мой, имел неуемную страсть к камням. Ему ишшо от деда достался маленький сундучок с разными самоцветными камнями, который он всегда возил с собой. Он любовно перебирал эти камешки – густые темно-фиолетовые аметисты, голубые топазы, изумруды, завернутые в тряпочку, и иногда показывал свое богатство гостям. Но он их никому не продавал, любил их особой любовью и не поддавался на предложения продать хотя бы один камешек. Это была его родовая, как сейчас говорят, коллекция. Вот она и сгубила его. Кто-то по злобе и зависти сообщил властям, что у него, дескать, имеются краденые драгоценные камни в огромном сундуке. Пришли сыскари из органов, забрали сундучок с каменьями и моего отца. Это случилось незадолго до войны, и отца своего я больше не увидел.
Василий Фомич замолчал, вынул из кармана кисет с табаком, свернул из газетного листа самодельную папиросу – «козью ножку» – и закурил.
– Ну а я, видать, не в камень уродился, –